Харуки Мураками - Хороший день для кенгуру

— Потом вся оставшаяся жизнь как в тумане. Точно спишь. Ни тебе страданий, ни боли. Ни о чем не переживаешь, о времени не беспокоишься, домашние задания — по боку. Чем плохо, а?

— Но вы же говорили, что пилой голову будут пилить.

— Ну, это немножко больно. Зато быстро. Раз — и все.

— Да-а? — протянул я. Что-то уж больно здорово у него получается. — А у девочки… ну у той, красивой… у нес мозги не высасывали?

Человек-Овца подскочил на стуле сантиметров на двадцать, взмахнув пришитыми ушами.

— Чего? Какая еще девочка?

— Та, что еду приносила.

— Ты чего говоришь-то? Еду я тебе принес. А ты в это время дрых. Я что, на девочку похож?

У меня опять голова пошла кругом.

На следующий вечер девочка снова появилась в моей комнате.

Привезла на своей тележке ужин — тулузскую колбасу с картофельным салатом на гарнир, фаршированную рыбу, вроде морского судака, салат из молодых побегов и в придачу крепкий чай в симпатичном чайничке, расписанном крапивными листьями. Чашка и ложка тоже были идеальной старинной формы.

«Ешь, не спеши. И чтобы ничего не оставалось», — показала она и улыбнулась. Фантастическая улыбка! Казалось, небо сейчас разлетится на куски.

— Ты кто? — спросил я.

«Я — это я. Вот и все». — Я не мог слышать ее слов, они проникали прямо в душу. Поразительное чувство.

— А Человек-Овца говорит, что ты не существуешь. И еще…

Она приложила пальчик к губам, приказывая мне молчать.

И я замолчал. Я мастер выполнять чужие приказы. Можно даже сказать, у меня к этому особые способности.

«У Человека-Овцы свой мир, у меня свой и утебя тоже свой. Так?»

— Так.

«Выходит, в мире Человека-Овцы меня нет, но это же не значит, что я вообще не существую в природе».

— Хм-м, — сказал я. — То есть все эти миры в этом месте смешались в кучу. Где-то они пересекаются, где-то нет.

«Правильно».

Все-таки голова у меня работает. Не все так плохо. Просто после того как меня собака укусила, внутри что-то немножко сдвинулось.

«Ну, раз ты все понял, ешь скорее».

— А если я все съем, посидишь со мной чуть-чуть? — попросил я. — Одному знаешь как скучно.

По лицу девочки пробежала улыбка. Она устроилась на краю кровати и, аккуратно положив руки на колени, стала смотреть, как я ем. Девочка напоминала мне стеклянную статуэтку, облитую ласковым светом наступившего утра.

— Знаешь, недавно я видел девочку, похожую на тебя, — сказал я, поглощая картофельный салат. — И лет ей примерно сколько же. Такая же красивая, и пахло от нее также.

Она снова улыбнулась.

— Хорошо бы ты познакомилась с моей мамой. Еще я бы тебе скворца показал. У нас такой классный скворец живет.

Девочка еле заметно повела головой.

— Мама тоже классная, конечно, — добавил я. — Только она слишком за меня переживает. А все потому, что в детстве меня собака укусила. Но это я был виноват, мама ни при чем. Зря она так из-за этого беспокоится. Ведь собака…

«А какая это была собака?»

— Большая, черная. В кожаном ошейнике с драгоценным камнем. Глаза зеленые. Лапы толстенные и на каждой по шесть когтей. Кончики ушей раздвоенные нос коричневый, как будто на солнце загорел. Тебя собаки когда-нибудь кусали?

«Нет. Но ты доедай».

Я молча продолжал. Покончив с ужином, сложил тарелки, выпил чай.

«Давай убежим отсюда и вместе вернемся к твоей маме и к скворцу?»

— Хорошо бы, — сказал я. — Но отсюда не убежишь. Все двери заперты, а за ними темный лабиринт. А потом, если я убегу, Человека-Овцу накажут. Очень строго.

«Но ты же не хочешь, чтобы у тебя мозги высосали? Тогда мы с тобой больше никогда не увидимся».

Я покачал головой.

Как все перемешалось! Ничего не поймешь. Кому нужно, чтобы в его мозгах кто-то копался? И с девочкой расставаться не хотелось. Но в то же время я боялся снова оказаться в темноте. Да и разве можно Человека-Овцу так подставлять?

«Человек-Овца пойдет с нами. Убежим втроем — ты, я и он».

— Это другое дело, — обрадовался я. — А когда?

«Завтра. Завтра старик будет спать. Он спит только в ночь перед новолунием».

— А Человек-Овца согласится?

«Не знаю. Он должен сам решать».

— Понятно.

«Мне уже пора. Не говори ничего Человеку-Овце до завтрашнего вечера».

Я кивнул. А девочка, как и накануне вечером, выскользнула в неплотно прикрытую дверь.

Только я погрузился в чтение, как пришел Человек-Овца с подносом — принес пончики и лимонад.

— Ну что, продвигаешься? — поинтересовался он

— Продвигаюсь.

— Я пончики принес, как обещал. Только что пожарил. Корочка хрустит. Ешь, пока свежие.

— Спасибо.

Я убрал книгу и принялся за пончики. Они и впрямь оказались что надо — хрустящие и необыкновенно вкусные.

— Как? Годится?

— Объедение, — похвалил его я. — Нигде таких пончиков не найдешь. Вам бы пончиковую открыть. От посетителей отбоя не будет.

— Эх! Я тоже об этом думал. Как было бы хорошо.

— Просто замечательно.

Человек-Овца уселся на кровать — на то самое место, где до него сидела девочка. Его хвостик свешивался с краю.

— Ничего не получится, однако, — возразил он. — Куда мне с такой внешностью. Да и зубы я редко чищу…

— Я вам помогу. Пончики буду продавать, тарелки мыть, салфетки раскладывать, деньги считать. А вы бы на кухне пончики жарили.

— Если так, то, конечно, — грустно проговорил Человек-Овца. Что же он хотел сказать?

А в результате меня здесь так и будут хлестать ветками по морде, а из тебя скоро мозги высосут?…

Помрачневший Человек-Овца взял поднос и вышел из комнаты. Я подумал, не рассказать ли ему о плане побега, но, вспомнив слова девочки, промолчал. Как бы там ни было, надо дождаться завтрашнего дня. Тогда все и выяснится.

Я взялся за «Дневник сборщика податей» и снова превратился в ибн Армуда Хасюра. Днем я хожу по улицам Багдада, а вечерами кормлю попугаев. В ночном небе плывет острая как бритва полоска месяца, откуда-то издалека доносятся звуки свирели. Чернокожий слуга курит благовония и отгоняет от меня мошек маленьким опахалом.

В постели меня дожидается одна из трех жен — та самая красивая девочка.

«Прекрасная луна. Завтра новолуние».

— Надо попугаям корма дать, — говорю я.

«Ты же совсем недавно их кормил».

— Неужели? — У меня вечно одни попугаи на уме.

Девочка начинает раздеваться, и я тоже снимаю одежду. Ее гладкая кожа источает изумительный аромат. Месяц-бритва льет на нее таинственный свет. Свирель звучит, не смолкая. Я обнимаю жену на широком ложе, накрытом балдахином, — таком огромном, что на нем могли бы поместиться несколько автомобилей. Из соседней комнаты раздаются крики попугаев.

«Прекрасная луна, — говорит она некоторое время спустя. — Завтра новолуние».