Чак Паланик - Дневник

С подписью твоей будущей жены внизу. С ее буржуазной душонкой.

Твоя будущая жена уже потянулась за кровавым пятнышком красных искр.

– Угу, – отозвался Питер. – Сраный я везунчик.

И, продолжая истекать кровью, зажав ухо в ладони, в крови, текущей по руке и каплющей с выпяченного локтя, друг Питера отступил на пару шагов. Другой рукой дотянулся до двери. Он кивнул на сережку и сказал:

– Оставьте себе. Свадебный подарок, – и исчез.

ЭТИМ ВЕЧЕРОМ Мисти укладывает твою дочь в постель, а Тэбби говорит:

– У нас с бабулей Уилмот есть секрет.

Просто на заметку: бабуля Уилмот знает все секреты.

Грэйс, сидя на церковной службе, толкает Мисти локтем и рассказывает, что окно с розами Бартоны пожертвовали за свою бедную-несчастную невестку, – да-да, по правде сказать, Констенс Бартон в итоге бросила рисовать, спилась и умерла.

Здесь два столетия Уэйтензийских стыдов и несчастий, и твоя мать может перечислить каждую деталь. Чугунные скамейки на Лавочной улице, те самые, английской работы, – в память Моры Кинкэйд, которая утонула, пытаясь проплыть шесть миль до континента. Итальянский фонтан на Молитвенной – в честь мужа Моры.

Мужа, которого убили, по словам Питера.

По твоим словам.

Вот общая кома всего Уэйтензийского поселка.

Просто на заметку: матушка Уилмот шлет свою любовь.

О том, чтобы ей захотелось прийти тебя проведать, речи нет.

Укутавшись в одеяло, Тэбби перекатывает голову, чтобы выглянуть в окно, и спрашивает:

– Можно, мы пойдем на пикник?

Нам это не по карману, но к моменту твоей смерти матушкой Уилмот подобран питьевой фонтанчик из меди и бронзы, изображающий обнаженную Венеру, скачущую в дамском седле из ракушки моллюска.

Тэбби взяла с собой подушку, когда Мисти перевозила их в Уэйтензийскую гостиницу. Все что-нибудь прихватили. Твоя жена принесла твою подушку, потому что та пахнет тобой.

Мисти сидит на краю кровати в комнате Тэбби, расчесывая пальцами волосы своей малышки. У Тэбби длинные черные волосы и зеленые глаза ее отца.

Твои зеленые глаза.

Ей достался маленький номер, который она делит с бабушкой, возле номера Мисти по коридору верхнего этажа гостиницы.

Почти все старые семейства посдавали дома и переехали на верхний этаж гостиницы. В комнаты, оклеенные выцветшими розами. Обои расползаются по всем швам. В каждой комнате – ржавая раковина и маленькое зеркало, привинченные к стене. В каждой комнате – две-три железные кровати, с облупленной краской, с размякшими, продавленными по центру матрацами. Комнаты перекошены под вздувшимися потолками, за маленькими окошками, со слуховыми окнами в виде ряда собачьих лазов в скате гостиничной крыши. Чердачный этаж – это бараки, лагерь беженцев для местного милого белого дворянства. Рожденные в роскоши люди ныне делят уборную в конце коридора.

Эти люди, которые никогда не трудились, нынешним летом обслуживают столики. Будто деньги у всех кончились одновременно, – нынешним летом каждый островитянин голубой крови перетаскивает багаж в гостиницу. Убирает в номерах. Чистит ботинки. Моет посуду. Индустрия обслуживания из голубоглазых блондинов и блондинок с блестящими прическами и длинными ногами. Любезных и энергичных, с удовольствием таскающих пепельницы на замену или отказывающихся от чаевых.

Твоя семья – жена, ребенок и мать – все спят в продавленных, облезлых железных кроватях, под вздутыми стенами, с припрятанными серебряными и хрустальными реликвиями из респектабельной прошлой жизни.

Пойди пойми их, но все семейства островитян улыбаются и насвистывают. Будто это вроде приключения. В отрыв. Будто они подались в сферу обслуживания попросту в качестве трущобного развлечения для богачей. Будто эти утомительные поклоны и чистка не останутся им на всю жизнь. Им и их детям на всю жизнь. Будто новизна не померкнет к следующему месяцу. Они не дураки. Просто никто из них никогда не жил в бедности. В отличие от твоей жены, – она знает, что такое оладьи на ужин. Что такое питаться правительственными подачками. Порошковым молоком. Носить туфли со стальными набойками и хлопать по чертовому будильнику.

Сидя с Тэбби, Мисти спрашивает:

– Так в чем твой секрет?

А Тэбби отвечает:

– Говорить нельзя.

Мисти подтыкает покрывало у плеч девочки, – старые гостиничные простыни и одеяла застираны до того, что от них кроме серого пуха и запаха белизны ничего не осталось. Ночник у кровати Тэбби – розовый китайский фонарик, разукрашенный цветами. Они принесли его из дому. Они принесли ее картинки с клоунами и повесили их над кроватью.

Кровать ее бабушки так близко, что Тэбби могла бы вытянуть руку и коснуться стеганого одеяла, которым та укрыта, из лоскутов пасхальных платьев и рождественских костюмов возрастом в сто лет. На подушке – дневник в красной коже, с надписью «Дневник» поперек обложки вычурными золотыми буквами. Внутри заперты все секреты Грэйс Уилмот.

Мисти говорит:

– Не шевелись, солнышко, – и убирает упавшую ресницу со щеки Тэбби. Мисти протирает ресницу меж пальцев. Та длинная, как ресницы ее отца.

Как твои ресницы.

С кроватью Тэбби и ее бабушки, с двумя сдвинутыми кроватями, места осталось совсем немного. Матушка Уилмот захватила дневник. Его и швейную корзину, набитую нитками для вышивки. Вязальными спицами, крючками и вышивальными обручами. Чтобы ей было чем заняться, когда она сидит в вестибюле с бабушками-подругами, или снаружи, на дощатом тротуаре, по хорошей погоде.

Твоя мать точь-в-точь как остальные Мэйфлауэрские семьи, выстроившие повозки кольцом в Уэйтензийской гостинице и пережидающие осаду страшных чужаков.

Как бы глупо это ни звучало, Мисти прихватила свои рисовальные принадлежности. Коробку светлого дерева с красками и акварелью, бумагу и кисти, – все свалено в углу ее комнаты.

И Мисти зовет:

– Тэбби, солнышко? – говорит. – Не хочешь поехать жить к твоей бабуле Клейнмэн в Текумеш-Лэйк?

А Тэбби перекатывает голову туда-сюда, – «нет», – по подушке, потом останавливается и говорит:

– Бабуля Уилмот сказала мне, почему папа все время так бесился.

Мисти просит ее:

– Не говори «бесился», пожалуйста.

Просто на заметку: Грэйс Уилмот играет внизу в бридж с приятельницами под большими часами в обитой деревом комнате у вестибюля. И самый громкий звук в комнате – тиканье качающегося взад-вперед большого маятника. Либо это, либо она сидит в большом кресле-качалке, обитом красной кожей, возле камина в вестибюле, и читает, водя толстой линзой над каждой страницей книги, покоящейся на ее коленях.

Тэбби прикрывает подбородок сатиновой каймой одеяла и продолжает:

– Бабуля рассказала, почему папа тебя не любил.