Чак Паланик - Дневник

Как камера обскура переносит картинку на холст, как действует ящичный фотоаппарат, окошко камеры проецирует мешанину оранжевого и желтого, огня и теней, в очертания на дальней стене. Слышны лишь сирены, видно лишь пламя.

Горит Уэйтензийская гостиница. С Грэйс, Гэрроу и Тэбби внутри.

Ты чувствуешь?

Мы были здесь. Мы здесь. Мы будем здесь всегда.

И мы снова проиграли.

НА УЭЙТЕНЗИЙСКОМ МЫСУ Мисти останавливает машину. Тэбби сидит рядом, обвив руками урну. С бабушкой и дедушкой. С твоими родителями. Грэйс и Гэрроу.

Сидя около дочери на переднем сиденье старого «бьюика» Мисти пристраивает руку на коленку Тэбби и зовет:

– Солнышко.

И Тэбби оборачивается к матери.

Мисти сообщает:

– Я решила официально сменить наши имена, – говорит Мисти. – Тэбби, я должна рассказать людям, что произошло на самом деле, – Мисти сжимает худенькую коленку Тэбби, белый чулок скользит по коленной чашечке, а Мисти продолжает. – Мы можем поехать жить с твоей бабушкой в Текумеш-Лэйк.

На самом деле, теперь они могут поехать жить куда угодно. Они снова богаты. От Грэйс и Гэрроу, и от всех стариков поселка, остались миллионы по страховке жизни. Миллионы и миллионы, не обложенные налогом и укрытые в банке. Приносящие достаточный процент, чтобы прожить в покое следующие восемьдесят лет.

Ищейка детектива Стилтона, два дня спустя после пожара, эта собака вырыла яму в горе обугленного дерева. Три нижние этажа гостиницы выгорели до каменных стен. Бетон от жары превратился в сине-зеленое стекло. То, что унюхала собака, запах гвоздик или кофе, привело спасателей к Стилтону, который лежал мертвым в подвале под вестибюлем. Эту собаку, которая дрожала и мочилась, зовут Рыжий.

Фото по всему миру. Тела, выложенные по улице перед гостиницей. Обугленные трупы, черные и заскорузлые, растрескавшиеся, с обнажившимся внутри печеным мясом, влажным и красным. На каждом снимке, в каждом ракурсе – какая-нибудь корпоративная эмблема.

На каждой секунде видеозаписи – почерневший скелет, уложенный на стоянке. Пока что, общее число – сто тридцать два, – и над ними, за ними, где-нибудь в кадре – корпоративная марка. Лозунг или улыбающийся талисманчик. Мультяшный тигр. Смутный оптимистичный призыв.

«Боннер и Миллз – КОГДА ВЫ ГОТОВЫ ПРЕКРАТИТЬ НАЧИНАТЬ ЗАНОВО».

«Мьютворкз – У НАС ПРОГРЕСС НЕ СТОИТ НА МЕСТЕ».

Непонятному можно придать любой смысл.

Очередная машина островитянина с шелкотрафаретной рекламной печатью на борту припаркована в каждом кадре новостей. Очередной кусок бумажного мусора – стаканчик или салфетка, с отпечатанной корпоративной маркой. Можно прочесть какой-нибудь рекламный щит. На островитянах – пуговицы на лацканах или футболки, в которых они дают телеканалам интервью на фоне скрученных дымящихся тел. Сейчас финансовые компании, кабельные телевизионные сети и фармацевтические фирмы платят счета по жирному откупу, чтобы выкупить всю свою рекламу. Чтобы стереть с острова свои имена.

Прибавить эти деньги к страховке – и остров Уэйтензи богат как никогда раньше.

Сидя в «бьюике», Тэбби смотрит на мать. Разглядывает урну, которую сжимает в объятиях. Ее главная скуловая мышца растягивает губы к ушам. Щеки Тэбби вздымаются, чуть приподнимая нижние веки. Обнимая прах Грэйс и Гэрроу, она сама себе крошечная Мона Лиза. С улыбкой под древность, Тэбби говорит:

– Если расскажешь – я расскажу.

Произведение Мисти. Ее ребенок.

Мисти спрашивает:

– Что ты расскажешь?

Тэбби отвечает, все улыбаясь:

– Я подожгла им одежду. Дедуля и бабуля Уилмоты научили меня, как нужно, и я их подожгла, – говорит. – Они заклеили мне глаза, чтобы я не видела, чтобы я выбралась.

В уцелевших обрывках записи новостей видно только, как дым клубится из дверей вестибюля. Это в секунды после открытия полотна. Вбегают пожарники – и не выходят. Никто из полицейских, никто из гостей – не выходит. Каждую секунду, попавшую в запись, огонь разрастается, пламя хлещет из окон оранжевыми языками. Какой-то офицер полиции пробирается вдоль крыльца, чтобы глянуть в окно. Приседает, заглядывая внутрь. Потом встает во весь рост. Дым вырывается ему в лицо, от пламени вспыхивает одежда и волосы, – он переступает подоконник. Не моргая. Не дергаясь. У него горят лицо и руки. Офицер полиции улыбается тому, что видит внутри, и идет навстречу ему без оглядки.

По официальной версии, все вызвал камин в столовой. По уставу гостиницы огонь должен был гореть всегда, как бы тепло не было на улице, – и так начался пожар. Люди умирали, стоя в шаге от распахнутых окон. Их трупы находили на расстоянии вытянутой руки от дверей наружу. По смерти они были обнаружены ползущими, лезущими, пробирающимися к стене в столовой, на которой горело полотно. К очагу пожара. К тому, что увидел в окно у крыльца полицейский, что бы это ни было.

Никто даже не пытался спастись.

Тэбби рассказывает:

– Когда отец попросил меня убежать с ним, я сказала бабуле, – говорит. – Я спасла нас. Я спасла будущее всего острова.

Разглядывая океан в окно машины, не глядя на мать, Тэбби заявляет:

– Так что если ты кому-нибудь расскажешь, – говорит. – Я попаду в тюрьму.

Говорит:

– Я очень горжусь тем, что сделала, мать.

Она смотрит на океан, прослеживая глазами изгиб береговой линии, назад, к поселку и черной глыбе разрушенной гостиницы. Где люди сгорели заживо, пригвожденные к месту синдромом Стендаля. Полотном Мисти.

Мисти теребит коленку дочери и говорит:

– Прошу тебя, Тэбби.

А Тэбби, не поднимая взгляд, тянется, открывая дверцу машины, и выходит.

– Тэбита, мать, – отзывается. – Отныне, пожалуйста, называй меня полным именем.

Когда погибаешь в огне, сокращаются мышцы. Руки подтягиваются, сжимая ладони в кулаки; кулаки тянутся к подбородку. Сгибаются колени. Это все делает жара. Называется – «поза боксера», потому что похоже на мертвого кулачного бойца.

Люди, погибшие в огне; люди в устойчивом растительном состоянии – все они в итоге оказываются в одной позе. Как и ребенок, ожидающий рождения.

Мисти и Тэбита минуют бронзовую статую Аполлона. Минуют поляну. Минуют растрескавшийся мавзолей, замшелый банк, врытый в холм, – его железные ворота болтаются нараспашку. Внутри темно. Они добираются до края мыса, и Тэбита, – не ее дочь, больше не часть Мисти, кто-то, Мисти даже незнакомый, – чужая Тэбита высыпает обе урны с утеса над водой. Длинное серое облако содержимого, прах и пепел, уносит бриз. Оно тонет в океане.

Просто на заметку: от Океанического Объединения Борьбы за Свободы больше не было слышно ни одного слова, и полиция не проводила арестов.