Ричард Бах - Иллюзии, или Приключения вынужденного Мессии

— Вы считаете, что все о'кей, — продолжала женщина, — что в мире, окружающем нас нет ни зла, ни греха? Это вас не беспокоит?

— Не о чем беспокоиться, мадам. Мы видим лишь крохотную частицу целого, которую называем жизнью, и эта частица — фальшивка. Все находится в равновесии. Без собственного на то согласия никто не страдает и никто не умирает. Никто не делает того, что ему делать не хочется. Вне того, что делает нас счастливыми и вне того, что делает нас несчастными, не существует ни добра, ни зла.

Это также не успокоило леди на другом конце телефонного кабеля, но она взяла себя в руки и спросила:

— Откуда вы все это знаете? Почему вы уверены в том, что все, что вы говорите, правда?

— Я не знаю, правда ли это, — сказал он. — Я верю в то, что это правда, потому что мне нравится в это верить.

Я закрыл глаза. Он мог бы сказать, что испытал все это сам, и что все это истина… Исцеления, чудеса, вся его жизнь подтверждала правдивость его слов. Но он не сказал этого. Почему?

— Каждый, кто когда-нибудь был кем-то, каждый, кто когда-нибудь был счастлив, каждый, кто когда бы то ни было получил дар жизни в этом мире, был божественно эгоистичной душой, живущей только для себя. Исключений нет.

Следующим позвонил мужчина.

— Эгоистичной душой! Мистер, а вы знаете, кто такой антихрист?

На секунду Шимода улыбнулся и откинулся на спинку стула. Мне показалось, что он чуть ли не лично знаком с собеседником.

— Может быть, вы сами скажете мне, кто он такой? — сказал он.

— Христос говорил, что мы должны жить для своих собратьев. Антихрист говорит: будьте эгоистами, живите для себя, пусть остальные идут к черту в ад…

— Или к Богу в рай, или еще куда-нибудь, куда бы им ни захотелось пойти.

— Вы опасный тип, вы знаете об этом, мистер? Что если бы все вас послушались и начали делать все, что им захочется? Что бы тогда случилось?

— Я думаю, что тогда Земля, пожалуй, была бы самой счастливой планетой в этой части Галактики.

— Мистер, я не уверен, что мне хотелось бы, чтобы мои дети вас слушали.

— А вы не спрашивали у ваших детей, что они хотят слушать сами?

— Если мы все свободны делать то, что хотим делать, тогда я свободен придти к вам на поле со своим ружьем и размозжить вашу дурацкую голову.

— Конечно, вы свободны это сделать.

Раздался резкий звук брошенной трубки. Где-то в городе был, по крайней мере, один рассерженный человек. Остальные люди, недовольные нам, звонили в это время на студию. На пульте мигали все лампочки.

Все могло быть иначе. Он мог бы сказать то же самое, но по-другому, никого не разозлив. Мной овладело чувство, подобное тому, которое я испытывал в Трое, когда толпа окружила его. На его месте я бы отсюда улетел, и чем скорее, тем лучше. Книга не помогла мне.

Для того

Чтобы жить свободно и счастливо,

Ты должен пожертвовать скукой.

Это всегда легкая жертва.

Джефф Сайкс рассказал всем о том, кто мы такие, о том, что наши самолеты находятся на частном поле номер сорок один, принадлежащему Джону Томасу, и о том, что мы ночуем у наших машин.

Я почти физически ощущал ненависть, исходящую из людей, испуганных за нравственность своих детей, за будущее Американского Образа Жизни, и это меня отнюдь не радовало. До конца шоу оставалось всего лишь полчаса, но все шло только к худшему.

— Вы знаете, мистер, — сказал следующий абонент, — я думаю, что вы обманщик.

— Конечно же, я обманщик, — ответил Дон. — В этом мире мы все притворяемся не теми личностями, которыми на самом деле являемся. Мы не живые тела, мы не атомы и не молекулы, мы — вечные и неразрушимые идеи Сути, вне зависимости от того, что бы мы о себе ни думали.

Если бы мне не понравились его слова, он первый бы напомнил мне о том, что я могу уйти, он первый бы посмеялся над моими страхами перед толпой, ожидающей нас с факелами в руках в предвкушении суда Линча.

Не бойтесь расставаний,

Прощание неизбежно

Перед тем как

Вы сможете встретиться

Снова.

И следующая встреча,

Спустя минуты или жизни,

Неизбежна для тех, кто является

Друзьями.

На следующий день, пока мы были в поле одни, он подошел ко мне.

— Помнишь, что ты сказал, когда выяснил, что моя проблема в том, что никто не будет слушать меня, сколько бы чудес я ни сотворил?

— Нет.

— А ты помнишь, когда это было, Ричард?

— Да, припоминаю. Ты вдруг показался мне ужасно одиноким. Но я не помню, что именно я тогда сказал.

— Ты сказал, что если я завишу от того, как люди относятся к моим словам, значит и мое счастье зависит от других людей. В этой жизни я должен был научиться вот чему: не имеет ровно никакого значения, общаюсь я с людьми или нет . Я выбрал эту жизнь, для того чтобы поделиться с кем-нибудь своими знаниями о том, как устроен мир, хотя мог бы выбрать ее и для того чтобы вообще ничего не говорить. Суть не нуждается в том, чтобы я кому-то объяснял, как она действует.

— Дон, это же очевидно. Я и сам мог тебе это сказать.

— Мерси. Я нахожу идею, ради которой прожил эту жизнь, постигнув которую, я закончил работу всей своей жизни, а он говорит мне: «Дон, это же очевидно».

Он смеялся, но лицо его было печальным. На этот раз я не знал, почему.

Степень

Твоего невежества

Заключается в глубине твоей веры

В несправедливость и трагичность.

То, что червяк

Называет концом света,

Учитель называет

Бабочкой.

Единственным предупреждением мне в тот день были слова из книги. Еще секунду назад, стоя на верхнем крыле «Флита» и заливая в бак бензин, я наблюдал обычную толпу людей, стоящих в ожидании своей очереди на полет. Его самолет подрулил к нам и остановился рядом в вихре ветра от пропеллера. В следующий момент я услышал звук, похожий на взрыв проткнутой шины, и вслед за этим толпа взорвалась и разбежалась в разные стороны. Шины «Трэвел Эйр» оставались нетронутыми, мотор продолжал лениво стучать, но в обшивке кабины пилота зияла дыра в фут шириной, а сам Шимода сидел, уронив голову на грудь, прижатый к противоположной стене, неподвижный как труп.

Мне хватило нескольких тысячных долей секунды, чтобы понять, что в Дональда Шимоду стреляли, еще одной тысячной, чтобы бросить канистру с бензином, спрыгнуть на землю и со всех ног пуститься к его самолету. Все это было похоже на киносценарий, на любительский спектакль. Какой-то мужчина с ружьем в руках пробежал вместе со всеми так близко от меня, что я смог бы достать его. Теперь я вспоминаю, что тогда почти не обратил на него внимания. Я не был в ярости, в шоке или в ужасе. Единственное, что было для меня важно, это как можно быстрее добраться до кабины «Трэвел Эйра» и поговорить с моим другом.