Наталия Медведева - Моя борьба

Жест не соответствовал тому, что выдавала гармоника. Она ревела и балдела, захлебываясь сама собой, и заново ревела. Певица тоже хотела зареветь от обиды, что вот уже год их никуда не берут.

— Фраза вашего Бомарше — восемнадцатый век! — актуальна: «Все, что слишком глупо для того, чтобы сказать, можно пропеть!» Поэтому так популярны все эти детские песенки про пляж и кокияж [23] Ракушки (фр) .

— Э-э, такие песенки тоже нужны, — Фи-Фи сидел на диване и игрался с котом, который не совсем доверчиво, но пришел все-таки к Филиппу на колени.

Место, где сидел Фи-Фи, в общем-то, не было диваном в полном смысле слова. Все в этой квартире было построено бывшим ее съемщиком — пэдэ [24] Сокращенно от педераст (фр). из Бразилии Который и взял с нашей певицы 9 тысяч франков за все эти возвышения-ступеньки, образующие: сидения, кровать, открывающиеся и образующие таким образом компартменты для хранения; за обитые деревом стены — как все замечательно вспыхнуло бы здесь при пожаре! — за полки в стенах, закрывающиеся жалюзи, за обитые линолеумом стены ванной и так далее, и прочее, и тому подобное.

— Такие песни нужны только их авторам, Фи-Фи. Потому что, чтобы написать клевую песню, надо, конечно, написать какое-то количество посредственных. Но зачем же их передавать по радио?! Занимать ими место в эфире! Лучше бы эфир молчал время от времени. Никто не слушает специально такие песни. Вообще, кто-нибудь сегодня слушает специально музыку — сев в кресло, послушать любимую группу, песню? Все что-то делают, а музыка звучит, создает фон, успокаивает одиночек в их одиночестве… как вот мой кот меня своим присутствием успокаивает.

— Он очень симпатичный, твой кот. Очень миленький, — игрался с котом Фи-Фи.

Да, он таки был слишком кул для певицы, Фи-Фи. «Безволие, отсутствие амбиций, самолюбия!»-вот как называл это писатель. Но он тоже был ненормальный, писатель. Он, например, не понимал, зачем люди репетируют Он хотел, чтобы сразу — певица на стадионе на 100 тысяч! Он всегда говорил о цели, то есть финале, конечной точке. А творческий процесс — репетиции — им не учитывались, во всяком случае, он об этом знать не хотел.

Певица принесла из кухни пиво и стаканы. Они пили, обсуждали ее тексты, аранжировки Фи-Фи и возможности, которые были зафиксированы на листе бумаги — в основном все уже перечеркнутые. Певица показала новый текст под названием «Я — блядь!», и Фи-Фи засмеялся.

— Конечно, тебя не возьмут. Ты хочешь орать, что ты блядь!

— Что за чушь?! Это не значит, что я на самом деле блядь. А даже если это и так, ситуация «я — блядь» куда интересней пляжа и кокияжа и всего подобного «варенья»!

— Ты можешь мне это не объяснять. Объясни, то есть докажи это месье Супле из «Полидор», который дает деньги.

— Я не против романтичных, душевных песен. Но должны ли они быть такими же «хорошенькими», как и когда тебе семнадцать лет?

У певицы, впрочем, и в семнадцать лет не было «хорошеньких» песен. Восторгаясь эстетством и элегантностью Константина Леонтьева — ничего себе параллельки, философ Леонтьев и рок! — она о себе всегда говорила: «Я грубый придорожный цветок!»

— Вот он вышел в тридцать лет на сцену, а хотел-то выйти в двадцать! И что же — ту же добрую хорошую песню петь?! За годы отказов и непонимания злым, как собака, надо стать! Ну а кто тебя возьмет злого — не дай бог обидеть зрителя, все должно быть кул. Или наоборот; в двадцать-то лет ты, может, и был злым, но уж к тридцати понял — надо быть добреньким, поэтому пляж и кокияж.

«Самая говнястая страна для рок-н-ролла — Франция!», «Последнее сумасшествие — это пытаться петь рок во Франции…», «Если министр заявляет, что ему нравится рок, — последний не существует!» — изо дня в день слышала она эти фразы. Но менять третью страну, тем более что писатель-то жил в этой и приехала певица в эту из-за него, к нему… «Езжай в Бер-лин, — советовала подруга из Лос-Анджелеса, тоже певица. — Найдешь там молодых музыкантов!» Певица как-то с трудом представляла, где это она их найдет — профессиональных, хороших, талантливых музыкантов; будто они ждут ее на вокзале, а? когда же она приедет…

Писатель вообще считал, что она не умеет общаться с людьми. Не дай, мол, бог ей в тюрьму попасть — погибла бы она там, по его мнению, поругавшись со всеми. Певица все-таки думала иначе — «Меня бы ценили за голос. Я бы сокамерницам пела, и мне бы прощали мой сложный характер!» Общаться с людьми у нее не было времени, и она защищалась: «Я должна работать! Поэтому я сплю до двенадцати. Пока я выпью кофе, выкурю сигарету, помоюсь и послушаю новости — уже два-три часа дня! Ав восемь вечера — собирайся на работу, в кабак!» И, таким образом, у нее и было-то друзей — Фи-Фи, русская подружка-пьянчужка, французская соседка, тоже не прочь выпить, и писатель — любимый.

Филипп сидел, вытянув ноги в штанах с миллионами карманов, молнии, заклепок, и игрался со своим собственным мышиным хвостиком-косичкой Он был полувыбрит по бокам головы, с пушистой челкой-бананом цвета апельсина и с косичкой, которую иногда ему заплетала певица. Он хоть и раздражал ее своим спокойствием, тем, что не бежит искать им студию, менеджера, продюсера, своим не совпадающим с музыкой, которую делал, характером и темпераментом «ленивца», она хорошо к нему относилась. И была в общем-то рада, что он пришел и можно… не писать.

Они выкурили джоинт и отправились за продуктами певице, в близлежащий «Монопри» [25] Название сетей магазинов-супермаркетов. . Чаще, покурив, они никуда не отправлялись, а читали… «Красную Шапочку»! Фи-Фи читал певице ужасную сказку Перро по-французски, в которой не было happy end, как на русском. Она заканчивалась тем, что волк проглотил девочку. И была фотография Сары Мун — скомканной постели. Это была любимая книжечка певицы с иллюстрациями Сары Мун, и последний раз Фи-Фи прочел ее четырежды.

Черные очки певица носила не из-за принадлежности к року, а из-за ненакрашенных глаз. Фи-Фи надел зеленые — лыжника, которые певица украла в салоне причесок, в третьем округе, где они и познакомились полтора года назад.

Тогда, в августе, певица временно жила в ателье фотографа, кабак не работал, и целыми днями она писала песни и стихи, пила вино и ходила в студию, где Филипп и записывал ее вопли. Там она познакомилась и с двумя другими музыкантами, составляющими группу «Крэдит». Им никто не хотел дать «кредита» за их песни, кроме «Арти Студио», владельцем которой был майор французской армии на пенсии. Франция, воображающая себя оперой, все-таки была музыкальной комедией и все время сбивалась на канкан. Певица же ненавидела оперетки и юмористические песенки. Она хотела, чтобы слушатели плакали или сидели бы затаив дыхание, слушая музыку, песни «Крэдита», чтобы они бежали устраивать революции, но только бы не релаксировали, развалясь в креслах с расслабленными галстуками — не от избытка волнений и эмоций, а от жары! Она была суровой девушкой, певица. Семнадцать лет, прожитых на Родине, оставили на ней свою этикетку — Made in USSR. СССР был суровой страной.