Ирина Верехтина - Длинное лето

Эта закрытая от посторонних глаз, спокойная и уравновешенная жизнь без ссор, разговоров на повышенных тонах и выяснения отношений – удивляла, поражала, заставляла задуматься. И вызывала тихую зависть. Наверное, так и надо жить – не впуская никого в свою жизнь. И не выпуская. Последнее относилось к Ане. Вот ей-то не позавидуешь.

Детвора со всех окрестных участков быстро перезнакомилась и сбилась в стаи, как птицы перед отлётом на юг. С той лишь разницей, что им не надо было никуда лететь: лето было по-южному тёплым, море им с успехом заменяли пожарные пруды, а проселочные пыльные дороги овевали ветра дальних странствий. С начала каникул не прошло и недели, как все дети на Аниной улице перезнакомились и подружились. Перелетая с участка на участок, точно воробьи, они по-воробьиному радостно щебетали. И только Аня проводила дни не выходя за калитку.

– Что она у вас нелюдимая такая? У всех дети как дети, с утра до ночи на улице, домой не дозовёшься, а ваша дома сидит, как пришитая, – пеняли Аглае Петровне соседки. И слышали в ответ: «Я ей не запрещаю, она сама не хочет».

Неизвестно, сколько продолжалось бы Анино затворничество, если бы не история с лендровером, который пришлось бы отдавать в ремонт, вызывать эвакуатор, платить… И на службу пришлось бы ездить на электричке (до которой полчаса через поле и лесопосадки, а если идти по дороге, так и вовсе час!) А Чермен – взял да починил, за один вечер, и денег не взял. Виктор Николаевич хотел было заплатить «за беспокойство» – как-никак, полночи провозились – и встретил непонимающий взгляд.

Денег Чермен не взял, улыбнулся: «Сочтёмся. Бывай здоров, Виктор. Пойду я». А утром к Фомушкиным прибежала Роза, с розовыми от волнения щеками, и пригласила их на обед. Виктор Николаевич от неожиданности поперхнулся и ничего не ответил. Роза улыбнулась и убежала, сочтя свою миссию выполненной.

* * *

Наверное, так не бывает, однако же – было. Бариноковы и Фомушкины подружились, все шестеро: Чермен с Виктором, Роза с Аней, а Инга неожиданно для самой себя поняла, что именно Аглаи ей не хватало всю жизнь, и бегала к ней как девчонка каждую субботу. Аглая, о которой на дачах говорили, что она нелюдимая и неприветливая, оказалась большой любительницей цветов и приносила Инге луковицы и рассаду. Вдвоём они копались на грядках – то на Аглаиных, то на Ингиных, делились рецептами блюд, осваивая немецкую, адыгейскую и татарскую кухню.

Жарили в кипящем масле беляши с говядиной и варили бараньи манты в мантоварке, которую Инга называла мантышницей. Пекли швабские кренделя, баварские сливовые пироги и австрийский яблочный штрудель. Переписывали в блокнот рецепты… Наконец вспоминали о девочках, которых что-то не слышно.

– Чем они там занимаются всё утро? Спустились бы да помогли нам с пирогами, – ворчала Аглая.

– Без них справимся, сами явятся, когда пироги испекутся. У них там танцкласс. Пойду их разгоню, пускай на улице занимаются. Танцорки!

Сгорая от любопытства, Аглая вытерла о фартук руки и следом за Ингой поднялась наверх. Девочки разучивали танго под мелодию Por una cabeza Астора Пьяццолы, которую очень точно напевала Роза (в фильме «Запах женщины» под эту музыку Аль Пачино танцует танго с Габриэль Анвар, но откуда девчонка об этом знает? Они ей что, разрешают смотреть такие фильмы? – с ужасом думала Аглая)

– Идите на улицу, как здесь можно танцевать, здесь же не повернуться, – Инга выгоняла девочек во двор и от души смеялась, видя как старается Аня, а у неё не получается, а Роза морщится и сердится: «Не получается, значит, будешь повторять, пока не получится».

Аглая с интересом прислушивалась. Оказывается, венский вальс танцуется с третьей позиции, а фигурный с шестой. Знать бы, какие они, эти позиции. Аня знает, а она, Аглая, нет. Надо у неё спросить, пусть покажет. Ещё Аглае хотелось узнать про танцевальные элементы: маятник, квадрат корте, виск, балансе, спин, шасе, которое бывает правое и левое, и перемену, которая бывает открытая и закрытая. Надо у дочки спросить…

Аглая вспомнила, как Роза пришла к ним с «ответным визитом». Поздоровалась и бесцеремонно осведомилась: «Как ваше здоровье, не простудились вчера? Вы были такая вся синяя… Вода не успела нагреться, но мы не виноваты, папа с самого утра включил, оба крана. А мама сказала – ничего, потерпят. Я вообще-то к Ане пришла… Можно?».

Аглая Петровна молча распахнула перед гостьей калитку.

– Аня! К тебе пришли! – крикнула куда-то вглубь двора. И повернулась к Розе. – Твоя бабушка знает, что ты у нас?

Получив утвердительный ответ, легонько толкнула девочку в спину: «За дом ступай, там она…» и скрылась за дверью летней кухни.

Завернув за угол дома, Роза увидела натянутый между двумя березами гамак, в котором, с книжкой в руках, лежала Аня. Забыв поздороваться, Роза молча уставилась на её коленки, чёрные от земли, с приставшими к коже травинками. – «Я свёклу полола, на коленках. На корточках быстро устаёшь, а грядка длинная. А ещё морковь, и огурцы. Если не полоть, всё травой зарастёт». – Аня поплевала на ладони и принялась яростно тереть коленки, отчего они стали красными, а земля так и не оттёрлась. Роза прыснула. Аня поднялась наконец с гамака – нескладная, длиннорукая, ни дать ни взять – гадкий утёнок. У гадкого утёнка было неулыбчивое лицо.

– А чего ты лежишь? Болеешь?

– Нет, я не болею, я здорова, – смутилась Аня. – Просто устала.

– А я к тебе в гости… Если ты уже отдохнула, давай во что-нибудь поиграем.

Хмурое лицо осветила улыбка, в глазах заблестели искорки. Аня вскочила на ноги и стрелой помчалась по дорожке к дому, бросив на ходу «Подожди, я ракетки принесу!»

В бадминтон играли с упоением, пока обе не запыхались. А после уселись в гамак и оживлённо обсуждали, что они будут делать завтра и послезавтра. От голоса Аниной мачехи, появившейся словно из ниоткуда, обе вздрогнули:

– Наигрались? Красные обе, как раки. Аня, обед на столе. Быстро. Руки вымыла, коленки вымыла, причесалась, переоделась и села за стол.

Аня послушно поднялась с гамака и поспешила к умывальнику.

– А ты чего стоишь? Тебе особое приглашение нужно? Мой руки и ступай в дом. Ане обедать пора, так может, пообедаешь с ней? Да не копайся, поторапливайся. Остынет, я греть не буду, – сказала Аглая Петровна Розе, словно отчитала ни за что.

Роза опешила: с ней никогда так не разговаривали. Словно приказывали. Но в Аглаиных словах не было ничего обидного. Розу пригласили к столу, велели вымыть руки и поторопиться, пока не остыла еда. Ей даже не дали ответить, всё решили за неё. Впрочем, есть хотелось уже давно. Пожав плечами, девочка направилась к умывальнику…

Кто-то когда-то сказал, что в мире нет большей радости, чем радость человеческого общения. С Аней они общались до самого вечера. Говорили обе одновременно, взахлёб, торопясь и перебивая друг дружку, поверяя заветные желания, шепча на ушко секреты и открывая страшные тайны, – про домового, который живёт на чердаке, и про баньши – сотканное из тьмы создание мрака, которое кружит по ночам над домами и стонет, жалуясь на одиночество, но горе тому, кто поверит баньши и пригласит его в свой дом… Поймав Розин вопросительный взгляд, Аня убежала в дом и, испросив у мачехи разрешения, вынесла подруге «Зачарованное паломничество» Клиффорда Саймака.