Ирина Верехтина - Длинное лето

– Научу, что с тобой делать, ты ж теперь не останешь…

К чаю Вика подала творожное печенье, которое испекла в жарочном шкафу. Роза откусила и зажмурилась от удовольствия. Надо папе сказать, чтобы шкаф купил, который такое печенье печёт, вкусное-превкусное!

– Сама пекла? Ты и печь умеешь… Меня научишь?

Чермен отметил, что вопрос прозвучал риторически. «Наша кровь, Бариноковых, просит как приказывает, заведомо зная, что всё получит…»

– Пап, ты зачем смеёшься? Не веришь, что наyчусь? Не веришь? – надулась Роза. Лицо у Чермена сделалось расстроенное: обидел дочку ни за что, надо следить за мимикой, да как тут уследишь, когда рот набит хрустящим, тающим во рту печеньем (татарские творожные эчпочмаки, и кто её научил их печь, вот мастерица какая!), и губы улыбаются сами собой…

Поймав его одобрительный взгляд, Вика улыбнулась.

– Уроки рисования и кулинарии? Тариф будет двойной, – полушутя-полусерьёзно предупредила Вика..

– Тройной, – то ли в шутку, то ли всерьёз пообещал Чермен.

О том, что Чермен платил Вике за уроки рисования, не знали даже Викины родители.

Ады́ги, или черкесы ( самоназвание – адыгэ) – общее название народа, разделенного на кабардинцев, бесленеевцев, черкесов, темиргойцев, бжедугов, шапсугов и абадзехов(абхазов). Есть все основания полагать, что адыги– прямые потомки древних атлантов. Роза об этом знала, и гордилась отцом.

Мальчиком он прошёл адыгскую школу воспитания, которая научила его выдержке и храбрости и была практически идеальной, но не годилась для девочки с нежной кожей и таким же нежным, чувствительным сердцем. Чермен отдавал себе отчёт в том, что женщины изначально слабее мужчин. Это заложено в них природой, это ничем не исправить. Но можно подкорректировать.

В воспитании дочери Чермен использовал методы, скажем так, не одобряемые детскими психологами, педагогами и педагогинями, и прочими «воспитателями». Пресловутую политику кнута и пряника Чермен заменил «пряниками». То есть, материальным поощрением успехов, достигнутых каждодневным трудом и потому материально весомых (подарки были дорогими, и даже баснословно дорогими, но их надо было заработать).

Обучая девочку корейскому таэквондо и черкесской «банэ», Чермен проводил занятия в виде игры, в национальных традициях физического воспитания. Не упрекал за неуклюжесть и усталость. И никогда не унижал, ни в коем случае: останется на всю жизнь и непоправимо снизит самооценку.

Комнату, служившую тренажёрным залом, Инга в шутку называла игровой: на тренажёрный зал она походила меньше всего, ни спортивных снарядов, ни даже шведской стенки. Название прижилось. Чермен так и говорил – пойдём в игровую, поиграем. В его детстве не было беговых дорожек и навороченных тренажёров, так зачем усложнять дочке жизнь? Обойдёмся своими силами.

«Своими силами» обходились на втором этаже, где кроме «игровой» были ещё две комнаты детская и гостевая. Чермен хвалил дочку не жалея слов, стараясь говорить погромче, чтобы слышала бабушка, которая жарила в кипящем масле ароматные беляши. Запах поднимался с кухни в «игровую», щекотал ноздри и заставлял сглатывать слюну. Запах был беспощаден. Как и Чермен.

– Ничего, дочка, ещё немного, и пойдём есть беляши. Ты сегодня молодец, хорошо постаралась, ещё немного постараешься и пойдём.

– А сколько немного? Я уже не могу.

– А-аа, вот ты и попалась! На штрафную скамью – шагом марш!

(«Не могу», «не получается» и «я боюсь» были штрафными словами, за них полагался штраф в отжиманиях, приседаниях, «планке» и прочих радостях жизни.

Роза, пыхтя и отдуваясь, отрабатывала неосторожно сказанные слова, Чермен громко удивлялся и цокал языком.

– Оба-на! Молодец! И это делает моя дочь? Любая девчонка давно бы сдохла… Медленно, Роза, медленно, это надо делать медленно.

– Медленно я не могу, могу только быстро… Ой! Пап! Это не считается, это провокация!

– Что за слова знает моя дочь… какой начитанный ребёнок! Как не считается, очень даже считается, «не могу» сказала второй раз. Сказала? Или мне послышалось?

– Ска… за…

Физическая форма Розы, скажем так, оставляла желать: пухленькая (бабушка кормила на убой), маленькая ростом, слабенькая на вид девчушка. Потому и отдали в студию современного танца: аппетит хороший, а двигается мало, раздельное питание не помогает, а в студии обязательная диета, и взвешивание каждую неделю, и гастроли – для тех, кто не ленится и у кого «получается».

У Розы загорелись глаза. Появился стимул, появилась мечта. К десяти годам она выправилась, выпрямила спину, голову держала гордо, но по-прежнему оставалась пухленькой. Не морить же ребёнка голодом? Инга махнула на дочку рукой. Чермен – не махнул. И добивался своего, действуя вразрез с традиционными методами и правилами. Бариноков хвалил дочку не уставая, превращая сомнительные успехи в блистательные победы, а неуклюжие движения – в уверенные и сильные. За каждое упражнение, сделанное через не могу и на последнем выдохе, он превозносил Розу до небес, и девочка старалась изо всех сил.

Инга не волновалась за дочь: она же не на силовых снарядах занимается, как Аглая. Эмилия Францевна ворчала, перевёртывая беляши: «Хеквандо это треклятое, нашёл забаву для ребёнка, смотреть страшно».

Розе нравились поединки, из которых она почти всегда выходила победителем, и тренировки, на которых она была – «молодец», «спортсменка» и «умница», ей тоже нравились. Ну, или почти нравились. Вот только усталость, после которой не хотелось уже ничего…

Чермен был прирождённым актёром: охал, хватался за голову, восхищённо цокал языком, когда у неё «получалось», и увлечённо проигрывал поединок за поединком, старательно падая и морщась. Потирая ушибленное место, ворчал: «Ну и дочку я вырастил, отца родного приложила, алыхь-алыхь! (возглас удивления и восхищения у черкесов). Скоро она меня в бараний рог скрутит, как в глаза людям смотреть буду?»

Роза устало улыбалась. Отца было жалко, вон – лежит, никак не встанет… И откуда-то появлялись силы, она поднимала его за руку, с удовольствием повторяя его же слова: «Отдохнул уже, вставай». И добавляла извинительно: «Я больше так не буду, я буду тихонько».

Чермен поднимался, по-стариковски кряхтя и пряча улыбку. Роза хохотала, запрокидывая голову и изнемогая от смеха.

Такое неправильное, непедагогичное воспитание приносило – нет, не плоды даже, а обвальные урожаи. Детская неуклюжесть сменилась отточенностью движений, бессилие – гордостью, а страх – уверенностью в себе. В студии современного танца, куда её отдали по инициативе Инги, девочке пообещали участие в международном конкурсе. О чём она с торжеством объявила отцу.