Ирина Верехтина - Длинное лето

Графика. Специалитет. Очная. Бюджетные места: 30 мест.

Дизайн. Бакалавриат. Очная. Бюджетные места: 55 мест.

Дизайн. Магиструтура. Бюджетные места: 45 мест.

Живопись. Специалитет. Очная. Бюджетные места: 15 мест.

Искусствоведение. Аспирантура. Очная. Бюждетные места: 7 мест.

Реставрация. Бакалавриат. Очная. Бюджетные места: 5 мест.

Реставрация. Магистратура. Очная. Бюджетные места: 30 мест.

Очно-заочное и заочное обучение предлагалось только по специальности «Теория и история искусств», бюджетных мест 10, стоимость обучения – 350 000 руб./год, как на всех факультетах.

Сердце провалилось в ледяную, обжигающую холодом бездну. И билось всё реже, и медленно холодело.

Огонь в глазах погас. Вика вздохнула и медленно пошла в главный корпус – через левое крыло коридора, через правый переход… который никогда не станет её, Викиным. Шла не разбирая дороги по длинным коридорам, а перед глазами стояли строчки: «Реставрация. Бакалавриат. Бюджетных мест 5. Стоимость обучения 350 000 руб./год».

Ей надо поступить, у них не хватит денег на шесть лет учёбы, это даже смешно, они платят за квартиру и за дачу, а мама получает очень мало, потому что работает неполный рабочий день и ухаживает за Марькой…

– Девушка! А вы куда идёте? Вы не заблудились? Вам какая кафедра нужна?

– Реставрации, – опомнилась Вика. И глупо спросила: – А я – где?

– В альма-матер, – улыбнулся профессор. – В вашей будущей вотчине. Это на восьмом этаже, пойдёмте, я как раз туда направляюсь. А вы, значит, будущий реставратор. Специальность уже выбрали, или ещё не определились?

С Викой так никогда не разговаривали – как с равной. Профессор улыбался ей так, словно был уверен, что она его будущая студентка. Будущая студентка!

– Прошу вас, – профессор распахнул перед Викой двери аудитории. Сидящие в зале (а это был именно зал!) будущие абитуриенты с любопытством на неё уставились. Профессор привёл, знакомая его, или дочка… Эта-то поступит. Тут и думать нечего.

Сердце вылетело из ледяной расщелины молодой сильной птицей и радостно забилось. Она поступит. Обязательно поступит. Нельзя – не поступить.

* * *

Абитуриентов, допущенных к экзаменам, ожидали испытания (так официально назывались представляемые в приёмную комиссию рисунки, этюды с натуры и композиции). Те, чей уровень художественной подготовки комиссия признавала достаточным, допускались к экзаменам – по рисунку, живописи и композиции. Письменный реферат на заданную тему и устный экзамен по истории искусств – это уже после.

По каждой художественной дисциплине даются два задания, на исполнение которых отводится несколько дней. Графика, эскизы, композиции… Поступить в Академию без спецподготовки нереально, даже если ты рисуешь так, как не рисует никто другой, как не рисовал никто ранее. Платное обучение нереально (триста пятьдесят тысяч в год, учиться пять или шесть лет).

Дома Вика заикнулась было о подготовительных курсах (занятия с ноября по май, в режиме экзаменов Академии Художеств), но Наталья Ивановна не хотела для дочери художнического будущего. С выставками, которые не окупаются, потому что аренда галереи стоит баснословно дорого, а посетители, забредшие случайно – кто же ещё пойдёт на выставку никому не известной художницы, много вас таких, за билет заплатишь а смотреть не на что – посетители не спешат расставаться с деньгами…

С лаками и красками, которыми приходится дышать, постоянно, каждодневно. С картинами, которые не скоро пишутся и не скоро продаются. С вечным безденежьем и неслабыми тратами (холсты, подрамники, краски, всё придётся покупать им с Остапом, от дочери не дождёшься, в Союзе художников денег не платят, членам только стаж идёт, на него хлеба не купишь. Значит, так и будет сидеть на родительской шее…

Наталья Ивановна ответила дочери, как всегда, в уклончивой манере: «Ну, не знаю… Курсы денег стоят, а помогут ли они – бабушка надвое сказала».

Остап промолчал. Выбрала профессию – сама в неё пробивайся, за ручку никто не поведёт.

И Вика решила – пробиваться. Стоили курсы восемь тысяч двести, денег взять неоткуда, на школьных завтраках и обедах много не сэкономишь. Значит, надо искать работу на полставки, после уроков. Она может разносить письма, может работать курьером, она согласна даже мыть полы в ближней парикмахерской. Впереди ещё год, и деньги она заработает.

Но на почту её не взяли: несовершеннолетняя, а там работа с материальными ценностями. В парикмахерской надо было мыть и подметать с утра до вечера, каждые два часа. А школа – как же?

И Вика устроилась курьером. Ей даже нравилось, но курьерская доставка оценивалась смешно, половина денег уходила на оплату проезда, да и с уроками она не успевала и нахватала двоек. Наталья Ивановна имела с завучем неприятный разговор, и на этом Викина трудовая деятельность закончилась, а заработанные деньги родители отобрали.

– Пока ты живешь за наш счёт, будешь слушаться, и никаких заработков! Ишь чего надумала, бисово отродье! Тебя дома не кормят, не одевают?! На одни краски сколько денег транжирим… Ты о чём думаешь? На второй год хочешь остаться? Второгодницей чтобы звали? – гремел Остап, красный от гнева и от стыда за дочь. Что теперь учителя школьные подумают? Что девчонку работать заставили? Да они знать ни о чём не знали, пока мать в школу не вызвали, глаза ей не открыли – на доченьку ненаглядную, ей бы ума вложить в задние ворота. – Школу закончишь и делай что хочешь, а пока будет так, как велят родители!

* * *

…Постановки на экзамене придётся писать акварелью, с этим проблем не будет, акварель она знает, дед научил… Плохо, что он совсем забыл о ней, будто она, Вика, виновата, что мама не ладит с Марьей, что теперь они живут в Загорске, а к Ивану Андреевичу приезжают в гости… будто она виновата! Ну и пусть. В Академию Художеств она поступит, чего бы ей это ни стоило! Статус внучки именитого академика должен сработать.

Вика не знала – да и откуда она могла знать! – что дедов неоспоримый авторитет и его именитые друзья в Академии Художеств – были всего лишь утешением на старости лет. Что в Академии Мацковского почти не вспоминали, шутка ли, восемь лет как уволился, а незаменимых, как известно, нет. Что через месяц деда не станет.

Марья переживет мужа на полгода. Квартиру, которая принадлежала маминым родителям и которую Вика считала своей, Иван Андреевич приватизирует и переоформит на Марью, обидевшись на дочь «на всю железяку», как выразился Остап. После смерти Марьи все трое Пилипенко окажутся бомжами: наследники потребуют освободить квартиру, согласно решению районного суда.

«Согласно царскому указу, боярам выбили по глазу» – сказал тогда Остап. И уговорил хозяйку малогабаритки, где они ютились втроём в двух смежных комнатёнках, продать ему квартиру с выплатой в рассрочку (уговаривать Остап умел). Первый взнос составил две трети суммы, и хозяйка успокоилась: кто ж у неё купит эту малогабаритку со смежными комнатами, совмещёнными «удобствами», четырёхметровой узкой кухонькой и окнами на помойку? Два года продать не могла, покупатели приходили, смотрели, уходили. А этих прижало, видать, вот и купили…Видать, свекруха невестку вытурила, ну и сыночка следом, раз ему жена дороже матери. Мас-кви-чи недоделанные.