Маргарет Этвуд - Лакомый кусочек [litres]

«Питер сегодня какой-то сам не свой», – подумала она. У него было очень сложное дело, которое потребовало массы подготовительной работы и непростого анализа; он изучил кучу прецедентов и в конце концов пришел к неутешительному выводу, что решение всегда принималось в пользу противной стороны. Вот почему он и делал сейчас такие безапелляционные заявления: сложности вызвали у него досаду, ему требовалась простота. Впрочем, Питеру надо наконец осознать, что, если бы законы не были такими заковыристыми, он не смог бы зарабатывать.

Мэриен потянулась к бокалу с вином и бросила взгляд на Питера. Он наблюдал за ней. Он уже почти покончил со своим филе, а она и половины не съела.

– Задумалась о чем-то важном? – ласково поинтересовался Питер.

– Не совсем. Просто мысли о том о сем. – Она улыбнулась и вернулась к своему горячему.

В последнее время он разглядывал ее все более внимательно. Раньше, летом, ей казалось, что он на нее редко смотрит, а если и смотрит, то почти не видит; в постели, потом, он обычно вытягивался возле нее и утыкал лицо ей в плечо, а иногда засыпал. Но сейчас он частенько вглядывался в ее лицо, очень внимательно, как будто, если бы он смотрел на нее не отрываясь, то смог бы пронзить взглядом плоть, череп и попасть прямо в машинное отделение мозга. Она не знала, что он пытался в ней найти, когда вот так сверлил ее взглядом. Этот взгляд приводил ее в смятение. Нередко, когда они, обессиленные, лежали рядом в кровати, она открывала глаза и приходила к выводу, что он так пристально смотрит на нее, возможно, надеясь прочесть в выражении ее лица какие-то сокровенные мысли. Потом он нежно проводил рукой по ее коже, бесчувственно, почти как врач, словно мог одним прикосновением выяснить то, что ускользало от его пытливого взгляда. Или словно пытался запомнить ее внешность. Вот тогда-то, когда ей начинало казаться, будто она лежит на смотровом столе врача, она хватала его за руку, заставляя прекратить.

Мэриен поковыряла вилкой в салате, перебирая ингредиенты в деревянной миске: ей хотелось выудить кусочек помидора. А может быть, Питер прочитал какое-то пособие по семейной жизни, и именно с этим связано его изменившееся поведение. «Это очень похоже на него», – подумала она с нежностью. Возникает в жизни новая ситуация – идешь, покупаешь книгу и вычитываешь из нее, как поступать в том или ином случае. Она вспомнила книги и журналы по фототехнике, которые занимали целую полку в спальне Питера – между книгами по юриспруденции и детективными романами. А справочник автолюбителя у него всегда лежал в бардачке. Так что, раз он собрался жениться, вполне в его логике было бы купить справочник по семейной жизни с наглядными диаграммами и таблицами. Ей стало смешно.

Она наколола вилкой черную оливку и отправила в рот. Да, видимо, в этом все дело. Он рассматривал ее так, как рассматривал бы новый фотоаппарат, стараясь разглядеть крошечные колесики и пружинки или найти возможные недостатки механизма, чтобы оценить потенциал его функциональности. Его интересовало, как она работает. Если интересовало именно это…

Мэриен мысленно улыбнулась. «Ну вот, я придумываю какие-то глупости», – подумала она.

Питер практически закончил. Она наблюдала, как его ловкие руки орудуют вилкой и ножом, отрезая с равномерным нажимом одинаковые кусочки филе. Он проделывал это ювелирно: ни лишних надрезов, ни рваных волокон. И тем не менее это был кровожадный акт, а кровожадность никак не ассоциировалась у нее с Питером. Как и с рекламой пива «Лось», которая начала появляться повсюду: в поездах подземки, на уличных щитах, в журналах. Поскольку Мэриен участвовала в предварительном маркетинговом исследовании, она ощущала отчасти и свою ответственность за эту рекламу, хотя никакого вреда от нее не было. Изображение стоящего в воде рыбака с пойманной в сеть большущей форелью было слишком приглаженным: рыбак выглядел так, будто его перед съемкой тщательно причесали, а пара выбившихся на лоб прядей подчеркивали, что дует сильный ветер. И рыбина была какой-то ненастоящей: ни слизи на чешуе, ни зубов, ни запаха: она смахивала на механическую игрушку из покрытого эмалью металла. И убивший оленя охотник тоже стоял в неестественной позе и был чересчур уж чистеньким: ни прилипшей к голове веточки, ни крови на руках. Разумеется, в рекламной картинке и не должно быть ничего неприятного или уродливого: к примеру, ни в коем случае нельзя изображать мертвого оленя с вывалившимся языком.

Она вспомнила о репортаже на первой странице сегодняшней газеты, который мельком пробежала, не особенно углубляясь в детали. Там речь шла о молодом парне, который, похоже, спятил, взял винтовку, начал палить из окна верхнего этажа и убил девять человек, после чего его обезвредила полиция. В газете поместили его портрет: бледный, в светлой одежде, с мрачным взглядом исподлобья, между двумя полицейскими в темной форме. Он не производил впечатления человека, который мог ударить кого-то не то что ножом, но и кулаком. Но решив учинить кровопролитие, он выбрал, так сказать, удаленный вариант, воспользовавшись для этого специальным инструментом; сам он никого пальцем не тронул, но его палец стал направляющим прибором, и он смотрел на совершенное им убийство, на разлетающиеся ошметки плоти и струи крови издалека. Это был акт кровожадности сознания – почти как магический ритуал: подумал об этом – и оно произошло…

То, как Питер легко расправляется со стейком, отрезая ровный ломтик, а потом разделывая его на аккуратные кубики, напомнило ей схему разделки коровьей туши в кулинарной книге: силуэт коровы с пунктирными линиями и надписями с названиями той или иной части туловища. Филе миньон, которое они заказали сейчас, отруб откуда-то со спины, и она невольно подумала: резать по пунктиру. Она представила себе ряды рубщиков мяса в большом зале мясницкого училища, все сидели за длинным столом, покрытом белоснежной скатертью, с садовыми секаторами в руках, которыми они вырезали из лежащих перед ними картонных коровьих туш стейки, ребра и ростбифы. Корова в той кулинарной книге, насколько она помнила, была нарисована с глазами, рогами и выменем. Она безмятежно стояла как будто на лужайке, совершенно не встревоженная странными линиями и надписями на ее шкуре. «Может быть, – подумала Мэриен, – после долгих экспериментов ученым-селекционерам удастся наконец вывести особую породу коров, чьи туловища с рождения будут покрыты пунктирными линиями в нужных местах».

Она взглянула на свой недоеденный стейк и внезапно осознала, что это кусок мышцы. Кроваво-красного цвета. Частица настоящей коровы, которая некогда жила, ела и была убита – получила удар по голове, отстояв очередь на бойню, как человек стоит в очереди на трамвай. И, само собой, все это знают. Просто стараются по возможности об этом не думать. В супермаркете части коровы лежат упакованные в целлофановые пакеты с этикетками и ценниками, и это все равно как купить банку арахисового масла или бобов, и даже когда ты заходишь в мясную лавку, тебе быстро и сноровисто заворачивают куски мяса, и все это происходит деловито и в обстановке чистоты. Но вот кусок мяса лежал прямо перед ней, не маскируясь в обертки: плоть, кровь, стейк легкой прожарки, а она его пожирала. И наслаждалась.