Маша Трауб - Плохая дочь

Внучка с бабушкой на всякий случай решили рассмотреть и утвердить запасной вариант, если бабушка не поместится в шкатулку. В качестве альтернативы они выбрали мою любимую вазу, совершенно бессмысленную – в нее больше одного цветка не помещалось, но очень красивую.

Когда я все это услышала, мне стало нехорошо. И совсем плохо, когда я узнала, где мама хочет быть развеянной. Кто бы сомневался в том, что она устроит мне очередную головную боль с экстримом и прохождением квеста под названием «похорони бабушку». Как мама всегда говорила, «никто не обещал, что в дороге будут кормить».

Терек. Мама пожелала быть развеянной над Тереком. А это означает, что надо ехать в село, из которого она когда-то сбежала в Москву, вместо того чтобы пойти и утопиться в реке, как требовали местные обычаи и мамино поведение. Быть трижды украденной и трижды сбежать от женихов – такого никому не удавалось. До сих пор легенды ходят. Рекорд так никто и не смог побить, хотя прошло уже больше полувека. Родное село она не любила. Чего вдруг ей в виде пепла туда захотелось отправиться?

– Ну должна же я им о себе напомнить! – так она объяснила свое желание.

– Вазу не отдам, – сказала я, потому что у меня не осталось ни слов, ни мыслей, ни каких-то разумных реакций.

– Вот ты жадина, – ответила мама. – Вазу для родной матери, причем мертвой, пожалела! Ну и не надо! Вот мой любимый внук придумает, как меня утрамбовать, и я помещусь в шкатулку. А внучка шкатулки для бабушки не пожалеет. Правда ведь?

– Это мамина шкатулка, а не моя. Мою не отдам, – ответила любимая бабушкина внучка.

– Вот и правильно. Умница ты моя. – Бабушка обняла внучку.

Я очень надеялась, что там, в селе, где выросла мама и росла я, не придумали специальную церемонию развеивания пепла. Мой муж, очень ответственный человек, связался со своим давним другом, большим специалистом по традициям Северного Кавказа, Тереку и всем связанным с жизнью и смертью процедурам – от крестин до поминок. Причем по всем правилам. Оказалось, что можно и над Тереком полетать. Специальной церемонии нет, но за вознаграждение все будет сделано в лучшем виде. Хоть плакальщиц на берегу выстроят. Но потом все равно поминки, застолье, барана резать. То есть выходило, что проще лечь здесь, чем летать там. Но дешевле все-таки там, учитывая, что не надо покупать место на кладбище.

Я чувствовала, что схожу с ума, участвуя в этом разговоре. Причем мама шутила, дети хохотали, даже муж подхихикивал.

– Только не делай из меня ничего! А то я тебя знаю! – воскликнула вдруг мама.

Если бы в моем лбу не было такого неприличного количества ботокса, все увидели бы, как одна бровь взлетела от возмущения. Но спасибо достижениям современной медицины, мое лицо оставалось просто каменным.

Мама сообщила, что дочь ее знакомой так любила мамочку, что разделила ее пепел на две части – одну развеяла, а другую закатала в кольцо и носила украшение, не снимая. Чтобы мамочка всегда оставалась рядом.

– Всегда была с прибабахом, – сообщила мама, имея в виду дочь подруги.

– Может, ей так легче пережить утрату, – предположила я.

Мои близкие тут же стали предлагать варианты, во что можно превратить бабушку. Сын агитировал за шахматную фигуру, бутылку коньяка или его содержимое. Тут на целое научное открытие тянет – вряд ли кто-то превращал прах в коньяк или в вино. А прах вообще можно в жидкость перевести? С таким интересом он обсуждал идею лишь тогда, когда в классе десятом попал в студенческую компанию кафедры физики низких температур. Эти физики водку сначала погружали в жидкий азот, а потом намазывали ее на хлеб. И дали попробовать моему сыну – исключительно с целью заинтересовать наукой. Тогда я поинтересовалась, не превращают ли они, наоборот, закуску в жидкость.

– Давай не будем ставить эксперименты на бабушке. Хочет – пусть летает, – взмолилась я.

От шахматной фигуры бабушка отказалась, поскольку не знала, кем хотела быть. Точно не конем, хотя эффектно. Ладьей – фу, банально. Пешка – не наш уровень. Королевой – бессмысленно.

Дочь агитировала за мягкие игрушки. Она увлечена шитьем и хотела зашить бабушку в какого-нибудь ежика или пингвина, сделанного своими руками. Ну или на худой конец в прихватку для кухни. Ведь зашивают лаванду в подушечки-сердечки, почему нельзя бабушку зашить в ежика?

Муж голосовал за книгу. Книгу можно на полку поставить – и тепло, и удобно. Можно в ней, то есть в книге с бабушкой, деньги прятать – точно не забудешь, куда купюру вложил.

– Вот не знала, что ты прячешь деньги в книгах, – удивилась я.

– Ну хорошо, не деньги. Помнишь, как я наши загранпаспорта вложил в Чехова, а распечатки билетов – в Набокова? И всю библиотеку пришлось перетряхивать.

Да, было такое. Муж, во-первых, не понимал, зачем вообще спрятал документы в книгах – никогда раньше такое странное желание не возникало. А во-вторых, настаивал на Пушкине и Бабеле. Правда, после долгих и мучительных поисков, которые могли закончиться срывом летнего отдыха, он прекратил эту игру в шпионов.

Я ушла на кухню варить кофе. Есть у меня такой жизненный рецепт. В любой непонятной ситуации иди варить кофе – в турке, по всем правилам. Пока сваришь, выпьешь, решение придет само. Или не придет. Из комнаты все еще доносился задорный смех – кажется, бабушка предложила закатать себя в карточную колоду.

На сайтах больниц очень много телефонов. Некоторые номера не отвечают вообще никогда. Другие хронически заняты. Иногда вместо справочной я попадала в отделение – звонок принимала дежурная медсестра. Один раз попала в кабинет главврача, хотя звонила по номеру справочной. Как ни странно, главврач поговорил со мной лучше медсестры и терпеливо успокаивал. Везде я задавала один и тот же вопрос – не поступала ли к ним несколько часов назад женщина? Возможно, странная. Как минимум необычная. Скорее всего, в кардиологию. Особые приметы – могла ругаться матом, скандалить, курить в приемном покое. Во всем остальном – очень приличная с виду. Да, пожилая. Сколько лет? Если по паспорту – семьдесят один. Если не по паспорту – то сами у нее спрашивайте. Дважды у меня уточнили, не пьяная ли я. Этот вопрос я считала вполне оправданным и разумным. Кажется, я устроила себе передозировку пустырника и валерьянки, и, наверное, это тоже был первый случай в истории – передоз пустырника. Плюс я миллион раз повторила один и тот же текст, так что язык у меня, понятное дело, заплетался.

– Ой, темненькая такая? – спросила у меня медсестра, судя по голосу, совсем молоденькая, возможно, впервые оставленная на дежурстве.

И тут я расплакалась. Я не помнила, какая у меня мама – темненькая или светленькая. Возможно, уже рыженькая или фиолетовая. Мама меняет цвет волос часто и неожиданно. И, естественно, не ставит меня в известность о смене имиджа. В последний раз, когда я ее видела, она была седая, то есть натуральная. Хотя родительница утверждала, что она – жемчужная блондинка. Я положила трубку. Не могла же признаться медсестре, что не знаю, какая у меня мама. Темненькая или светленькая?