Маша Трауб - Плохая дочь

Тогда-то я начала искать сиделку-уборщицу-помощницу. Человека, который хотя бы просто помоет окна. У меня не было ни конкретных требований, ни графика, что осложняло поиски. Я не могла сформулировать, какая помощь мне требуется. Иначе пришлось бы начинать рассказывать про маму и аварию. Люба была послана мне провидением, в которое я не верю.

Она не только перемыла окна, но и переложила все вещи так, что я ничего не могла найти. Перестирала хозяйственные тряпки вместе с моим нижним бельем, выбросила мои рабочие бумаги, которые я хранила на всякий случай, потребовала новые перчатки, ведро, швабру, мусорное ведро.

На время уборки я сбежала из дома. Иначе начала бы придираться, волноваться, что чужой человек трогает мои личные вещи. Я просидела три часа в местной кофейне под домом и дергалась – вдруг моя чашка окажется не на том месте, вдруг книги мужа окажутся сложенными не в нужной последовательности. Когда вернулась домой, увидела, что сын лежит на кровати в комнате сестры, подложив под голову плюшевого пса. То ли спит, то ли впал от стресса в кому – он тоже терпеть не может, когда в его личное пространство вторгаются посторонние. Дочь лихорадочно раскладывала по ящикам тумбочки тетрадки, блокноты, прятала в пенал ручки и карандаши. Складывала в шкатулку резинки для волос. Она явно старалась перепрятать все, что лежит на рабочем столе, в ящики. Если бы была возможность, она бы и скотчем ящики заклеила. Люба в тот момент не только мыла в комнате сына окна, но и раскладывала вещи в его шкафу. Мне поплохело. Сын никому не разрешает навести порядок в собственных вещах.

В рабочем кабинете я обнаружила мужа, сидящего на диване и держащегося за сердце. Он смотрел прямо перед собой. Он не читал, не писал, просто уставился в одну точку, куда-то вдаль. Я решила, что его хватил инсульт, и попыталась установить причину онемения и шока. Все оказалось просто – Люба разложила книги, которые валялись на столе в известном лишь мужу порядке и системе, в аккуратные стопочки. Причем лесенкой. Очень красивой лесенкой – каждая книга чуть выглядывала из-под предыдущей. Кажется, она даже по цветам их умудрилась отсортировать. Муж, который не позволяет даже книгу из книжного шкафа переставить на другую полку, впал в глубокий транс. Вместо его закладок – огрызков бумаги, карандашей, салфеток, другой книги, книги в двух книгах и прочих подручных средств, Люба приклеила яркие стикеры. Так что все рабочие материалы сверкали розовым и салатовым. Нет, у мужа не дергался глаз. Он посмотрел на меня пустыми глазами и улыбнулся. Кажется, он сошел с ума.

Дальше было еще хуже. Моя дочь, которая в свою комнату тоже никого не пускает, приютила у себя брата, который развалился на ее кровати под кружевным балдахином, подмяв под себя не только пса, но и остальные мягкие игрушки. Она даже укрыла его своим пледом. Дочь молча протопала мимо, неся в руках корзину, которую я видела впервые в жизни.

– Я разобрала, – отчиталась она Любе, которая, кажется, в тот момент мыла не только окно в другой комнате, но заодно и стену.

– Умница моя! Тряпку мне намочи! – велела Люба. – О, мамуля наша пришла! – воскликнула она, увидев меня. – Что у нас на обед?

Я покорно поплелась на кухню варить суп. Как-то увлеклась и нарезала еще салат, сделала овощное рагу и оджахури на всякий случай. Пожарила мчади.

– Не москвичка, что ли? – Люба пришла на кухню и заглянула в кастрюли.

– Москвичка, – буркнула я.

– Я повесилась, – сообщила моя дочь, заходя на кухню.

– Ты ж моя умничка! – похвалила ее Люба.

– Повесила, ты повесила что-то, – по привычке одернула я дочь. – Повеситься – глагол возвратного действия.

– Давайте обедать, – громко, на всю квартиру объявила Люба, и дочь послушно, без всяких капризов, съела тарелку щей. Сын, который предпочитает есть в своей комнате, собирался оттащить еду в свою берлогу, но наткнулся на Любу.

– Так я ж там помыла! – объявила она.

Сын, который не успел провести логическую связь между помытыми окнами, разобранным шкафом и обедом вне расписания, покорно сел и тоже стал есть. Молча, хотя обычно выдает штук двадцать готовых шуток для стендап-выступления.

– Андрей Владимирович! – воскликнула Люба так громко, как у нас в доме никто не говорит. Я подпрыгнула у плиты и обожглась сковородой. Люба отправилась выводить хозяина дома из анабиоза.

Андрей Владимирович обычно предпочитал в это время не есть, а работать, но Люба об этом не знала.

– Ой, жена-то ваша готовить умеет! – радостно сообщила она моему мужу. – Я ж как ни приду на квартиру убираться, так на кухню не могу зайти! Что они едят, эти люди? «Йишь Шарику, це йя зварила!» Машуль, ты чё подсыпала в тот суп? Зелья приворотного? Не, ты туда плюнула! У тебя шо в слюне, какая специя? Что-то я не узнаю! Это шо за пирожки? А шо за вкус такой?

– Люба, это мчади из кукурузной муки с сыром, – пояснила я.

– Так я ж говорю, ведьма, Андрей Владимирович, ваша жена, чистая ведьма. Так готовить! Это ж я сейчас про все свои диеты забыла так, что и не помнила! Давай мне еще этого пирожочка. Как ты его называешь? Мцыри? Не, это из школы что-то.

– Мчади. Грузинская кухня, – пояснила я. – Мои не едят. Вон носы воротят.

– Так, быстро взяли эти, как их там, мцыри, и зъили! – велела Люба. – Носы воротят, так я вам сейчас расскажу, как в прошлой семье они пюре делали с глазка́ми!

– С гла́зками? – переспросила дочь с ужасом и восторгом.

– Зъишь мцыры, расскажу, – ответила Люба, и Сима тут же откусила мчади.

– У картохи-то всегда глазки́ есть, они на нас ими смотрют. Их вырезать надо, когда чистишь. А в той семье не вырезали. Так варили и толкли. Ужас, я тебе скажу. Пюре с комками. Да еще и такого цвета, что лучше бы в унитаз сразу выбросили и я бы его почистила уже.

– А что означает выражение про шарика? Или Шарику? – интеллигентно уточнил мой муж, всегда трепетно относившийся к иностранным языкам.

– Как шо? Если я так сготовила, что даже собака жрать не будет, то и означает! Разве вы не знали? Откуда вам знать? Жена ваша так готовит, что я сейчас тресну, но еще съем. Так, а шо на десерт? Ничё? Так, давай я в ванную сейчас метнусь, а ты тут засыпь мне кухню мукой. До люстры засыпь. Я потом отмою. Давай, сваргань что-нибудь.

– Безе, – сказала Сима.

– Шу, – сказал муж.

– Наполеон, – сказал сын.

– О, я не ела эти шу-мушу! Это что такое?

– Как эклеры, – ответил муж. – Маша редко их печет, но они очень вкусные.

– Так сейчас забацаем. Кастрюляки в раковину бросай, я потом отмою, – велела мне Люба.

– Мне два часа надо как минимум, – промямлила я.

– Так и я не спешу! – ответила Люба. – У меня ж сегодня счастье. Андрей Владимирович меня заметил! Я не протерла люстру, так он заметил. Андрей Владимирович, я вам ватные палочки подарю, будете меня проверять, где я пыль не вытерла. А то ж я что убираюсь, что не убираюсь, лишь бы по верхам сверкало. Машка, давай, делай эти шу-мушу-фигушу, а я пока с балкона все повыкидываю.