Роберт Уоррен - Воинство ангелов

Что сказать — знаю или не знаю ? Вопрос его ставил меня в тупик, я внутренне съежилась от страха, словно была в чем-то виновата.

— Да потому, — ответил он сам, — что, рассказывая, становишься соучастником. Место это осквернено любострастием и любострастным ожиданием греха. Оно вводит нас в искушение и грех, грех, в котором соучаствует и рассказчик, и слушатель, когда с замиранием сердца, прерывисто дыша, они в помрачении своем вспоминают эту историю. Мысленно они вновь и вновь возвращаются на это грязное место. — Резким движением он вдруг наклонился ко мне. — Так вы знаете, зачем вы здесь?

Но знала я лишь то, что голова моя шла кругом, а кровь стучала в висках.

— Так я скажу вам, — произнес он. — Я привел вас сюда, чтобы вы очистили это место. — Наклонившись ко мне, он правой рукой обхватил мою левую кисть. Он вперил в меня взгляд. — Очистили это место, — почти шепотом повторил он, и пальцы его сильнее, до боли сжали мою руку. Склонившись ко мне, он так сильно сжал мне запястье, что тело мое невольно обмякло. Сердце чуть не выпрыгивало из груди и дышать было трудно, но и в этом была радость. Я почувствовала, как дрожат колени, немеют бедра, и вдруг поняла, что стою коленопреклоненная, опустившись прямо в снег, а Сет, стоя передо мной, глядит мне прямо в глаза.

— Да, — проговорил он едва слышным, задыхающимся шепотом, — очистить его… — И уже громче: — Знаете, это ведь испытание… Я сказал себе: «Ты должен найти место, оскверненное тем похотливым юнцом! Вот что ты должен сделать! И если только тебе удастся привести ее туда, удастся преодолеть дьявольские искушения и шепотки греха, если она вознесет на этом месте молитву, то ты уверишься в существовании чистой благодати небесной, в том, что пребудем в радости и блаженстве!»

Он наклонился надо мной теперь так близко, что я чувствовала на щеках его дыхание.

— Молись, — приказал он, — повторяй за мной слова!

И начал:

— Господи Боже, ниспошли мне благодать…

Я повторила эти слова.

— … мне и возлюбленной моей…

Я повторила и это.

— … чтобы достигли мы высшей радости и блаженства!

Когда я произнесла эти слова, Сет ласково помог мне встать. Он все еще сжимал мою руку и не сводил с меня глаз. Затем распрямившись в полный рост, он широко взмахнул левой рукой и, устремив взор ввысь, громко, ликующе воскликнул:

— Да пребудем, пребудем мы в радости!

На мгновение он застыл в этой позе: левая рука простерта, правая — на моем запястье, лицо поднято и устремлено к небесам. Потом он перевел взгляд вниз, на меня, в глазах его были огромная нежность и сочувствие. Лицо Сета казалось теперь бледным и усталым.

— Возлюбленная моя, — произнес он, — ведь ты же знаешь дорогу домой, правда? Ступай, пока еще не стемнело. А я должен остаться. Я должен помолиться о ниспослании мне совершенной благодати и возблагодарить Господа за обещанную нам чистую радость.

Он опять склонился ко мне, и у меня промелькнула мысль, что он хочет поцеловать меня в лоб. Но он не поцеловал меня. Выпрямившись, он сказал:

— А теперь иди.

И я ушла. Пройдя несколько шагов за деревья, я оглянулась и увидела, что он молится, стоя на коленях. Потом я увидела, как он упал ниц, лицом в снег.

В роще было темно, но когда я вышла на открытое место в поле, там еще брезжила полоска света, холодная блекло-шафрановая полоска на западной стороне неба. И снег отражал эти лучи.

Ночью у себя в комнате я пробовала молиться. Мне хотелось помолиться, чтобы быть достойной грядущих радости и блаженства. Я опустилась на колени возле кровати и неожиданно расплакалась. Я плакала от смятения и одиночества.

На следующий день я, как всегда по понедельникам, находилась в классе геометрии. После урока, выходя из класса, где воображение мое меньше всего занимали конусы и сечения, я разглядела поджидавшего меня в вестибюле Сета. Сердце мое взметнулось, как пламя костра.

Потом я увидела, как серьезно и строго его лицо.

Я подошла, и он тихо поздоровался и выждал, пока удалились проходившие мимо люди, после чего вынул из кармана сложенную газету.

— Вы знаете моего друга Майлса Джебба? — спросил он.

— Да, — сказала я, — видела, но не знакома. Майлс Джебб тоже обучался богословию.

— Утром он вернулся из Цинциннати, — сказал Сет.

Он помолчал, и я вопросительно взглянула на него.

— Где ваш отец? — резко спросил Сет.

— Он… ну он… — Скрытое волнение Сета передалось и мне. — … Дома… В Старвуде.

— Нет, — сказал Сет. — Он был в Цинциннати. Тайно от вас.

Сет передал мне газету, и я раскрыла ее.

Крупная рука Сета шарила по расплывавшемуся передо мной листу. Большой, с расплющенными суставами палец указал нужное место. Отец мой умер, умер в Цинциннати. Тело отправили в Кентукки.

Мне хотелось прислониться к Сету, опереться на него. Он сжал мое плечо.

— Послушайте, — сказал он, — вас обманывали. Я знаю это точно, потому что Майлс врать не может. Отец ваш прелюбодействовал в Цинциннати с некой Мюллер, жил с ней при живом муже и…

— Он умер, умер! — вскричала я, думая о моем отце и его смерти.

Сет, однако, решил, что я имею в виду мистера Мюллера, как бы желая смягчить этим вину отца.

— Нет, — возразил он, — он жив! И находится в тюрьме, в тюрьме штата. Осужден за растрату, и, по общему мнению, к растрате этой причастен и ваш отец, предававшийся любострастию с женой…

Ужас этих слов переполнил чашу. Выносить дольше было сверх моих сил.

— Ах, — воскликнула я, — он умер! Мой отец умер! А вы — вы всегда ненавидели его! Да, да! Ненавидели! — Я впилась глазами в его лицо. — Ненавижу вас! — произнесла я спокойно и холодно. — И видеть вас больше не хочу!

И я бросилась вон по гулкому вестибюлю в пасмурную слякоть к дому Терпинов. Там в своей комнате я побросала в дорожный сундучок кое-какие вещи и быстро, с лихорадочной поспешностью, но совершенно без слез приготовилась ехать в Кентукки. Уже направившись к двери, я вдруг увидела посаженную на секретер бедную мою Бу-Бьюлу. Метнувшись к ней, я схватила ее и принялась целовать, целовать еще и еще.

Бедная Бу-Бьюла, ничего-то у меня не осталось, кроме нее!

В Данвилле я сошла с платформы уже после полудня. В гостинице я спросила, как добраться в Старвуд. Человек, к которому я обратилась, с любопытством поглядел на меня и решился сообщить мне, что мистер Старр скончался.

— Но все же как мне добраться до Старвуда? — повторила я свой вопрос.

— Мэм, — отвечал он, — вы, конечно, можете попытаться нанять пролетку, но вы опоздаете. Хоронят сегодня днем.

В конторе извозчичьего дома, грязной берлоге, возле заплеванной табачной жвачкой загаженной печурки с потрескавшимися изразцами я нашла пожилого мужчину, по виду хозяина, извозчика-негра, сидевшего на корточках возле огня, и человека, похожего на состоятельного местного жителя, тоже не первой молодости. Я изложила свою просьбу.