Станислав Смагин - Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе

С той поры РФ стала вести более самостоятельную и базирующуюся на собственных интересах линию, высшими пиками которой были Мюнхенская речь Путина и принуждение Грузии к миру. Но при этом сохранялся пиетет перед Западом, склонность уступать ему по важным вопросам и вообще ощущение себя частью западной системы, просто дерзкой и периодически брыкающейся, вроде Румынии Чаушеску или Югославии Тито в соцлагере. Возвращение Крыма и крайне робкая, противоречивая, неоднозначная и вызывающая массу вопросов в плане целеполагания поддержка Донбасса — показались недвусмысленным намеком, что уж теперь-то мы стали полноценным мировым полюсом, обрели собственную систему координат и цивилизационную субъектность. Увы, за мощным рывком вперед в силу множества причин последовал не менее впечатляющий откат, продолжающийся до сих пор.

Да, РФ — не СССР, и социально-экономической формацией мы в общем и целом, с поправкой на местные особенности, от стран Вашингтонского консенсуса не отличаемся. Да, как неоднократно подчеркивалось, в частности спикером МИД Марией Захаровой, РФ и Запад не разделяют никакие существенные ценностные барьеры. Но есть барьер геополитический, возникший в 2014 году, и никакая общая приверженность теориям Адама Смита и пирамиде Маслоу его не уберет и даже не уменьшит, как бы этого ни хотелось российскому политическому классу.

Но российские чиновники сей простой факт не понимают. Или делают вид, что не понимают, продолжая выражать надежды, высказывать готовность, теряться в подозрениях и томиться от проклятой неизвестности, будто герой известного пошлого анекдота. Некоторые комментаторы отстранения России от Олимпиады, охваченные, видимо, ура-патриотизмом, провозгласили, что наша страна вывалилась из глобального миропорядка. Хотелось бы, но, увы, это не правда, а максимум полуправда.

Российскую Федерацию действительно предельно бесцеремонно вывалили из глобального миропорядка. Но ее управляющий слой пытается всеми конечностями за борт этого миропорядка цепляться, даром что не получается. Стремление солидаризироваться с Западом вопреки его четко выраженной воле порой приобретает гротескно-трагикомические формы. Допустим, в последние годы, когда на Западе или в России происходит теракт, в новостях, тотчас после пары минут информации о самом теракте, подробно и со вкусом зачитываются западные соболезнования нам (или российские им), а на ток-шоу через пару тактов обсуждения всплывает и до победного мусолится тема «терроризм — общая для нас с Западом угроза, бороться с ним надо сообща, когда же Запад это поймет, Запад, родненький, пойми!». Родненький Запад до сих пор этого не понял и понимать, судя по всему, не планирует.

Я часто говорю и пишу, что основной историософский выбор России — это выбор между Достоевским и Цымбурским, между всечеловечностью и земшарной миссией — и строгой автаркией в четко очерченных этнокультурных границах. Для России, по Цымбурскому, вопрос, как реагировать на изгнание с Олимпиады, не стоял бы ни минуты. Не потому, что лично Вадим Леонидович к спорту относился совершенно индифферентно, а исходя из самой концепции «острова Россия». Более того, Россия, по Цымбурскому, просто не дошла бы до подобной стадии глубоких озабоченностей и смутных подозрений в некой недобросовестности западных партнеров.

Но и Россия, по Достоевскому, не дошла бы до нее тоже, ибо всечеловечность — это не когда всё человечество объединяется в сладостном упоении награждения тебя побоями, да ты и сам готов вложить усилия в собственное избиение. Это немного про другое.

То, что РФ — не СССР, мы уже выяснили. Но в свете установленной невозможности для любой России реагировать на репрессии МОК так, как реагирует РФ, возникает вопрос о правомерности утверждения из первой статьи Конституции «наименования Российская Федерация и Россия равнозначны». А чтобы такой вопрос не возникал и наименования Россия и РФ стали равнозначными на практике, нужен-то сущий пустяк: чтобы всякая дорога не вела у нас к лозаннскому или вашингтонскому храму.

Если Прибалтика рвет с русским культурным полем и советским наследием агрессивно,но, за исключением событий 2007 года вокруг таллинского памятника советским воинам, бескровно, то еще одна соседняя страна сопровождает этот процесс боевыми действиями, геноцидом, этноцидом и культуроцидом. Речь, понятное дело, об Украине. Для нее обособленную национальную культуру в советский период лепили не просто из наличного, а фактически из воздуха. Ведь немногие мало-мальски заметные творцы досоветского периода, в целом выбравшие именно украинскую идентичность — и те считали ее неотчуждаемой от русской, как и землю ее распространения от России. Скажем, Иван Франко, занимающий почетное второе место в пантеоне украинских писателей и называемый «великим каменя-ром», по аналогии с «великим кобзарем». Сторонники «жовто-блакитной незалежности» любят цитировать его молодые горячие строки против «москалей и ляхов», в то время как значительно показательнее его зрелые высказывания: «Мы все русофилы, слышите, повторяю еще раз, мы все русофилы. Мы любим великорусский народ и желаем ему всяческого добра, любим и учим его язык. И читаем на нем нового, наверное, не меньше, а может, больше, чем на своем…»; «Ни один умный человек, у которого есть хоть капля политического здравого смысла, <���…> не мог даже в самой буйной фантазии рисовать себе возможность отделить и отгородить украинскую землю от России».

За советские же три четверти века была создана и развита именно самостоятельная украинская культура, сегрегированная от русской, пусть вроде бы все еще дружественная и не противоречащая ей. «Вроде бы» — потому что проверку временем этот тезис не прошел. Осенью 2014 года Андрей Манчук, украинский журналист и публицист левых оппозиционных взглядов, писал в своем материале о Донбассе:

«Стоит отметить, что, в отличие от своих киевских визави, которые превратили расистскую ненависть к Донбассу в свой политический дресс-код, здешние общественные активисты в массе не демонстрировали никакой «украинофобии». Еще до войны, познакомившись с лидером местного отделения Компартии в Торезе, которая работает воспитательницей в детсаду на ставке 1900 гривен, мы увидели на книжных полках в ее квартире не только Шевченко, Франко, Украинку и Коцюбинского, но и двухтомник Панаса Мирного, «Степ» Александра Сизоненко, четырехтомник Скляренко, семитомник Стельмаха, четырехтомник Збанацкого, двухтомник Мушкети-ка, двухтомник Ананьева на украинском, украинские переводы Мопассана, Коллинза и пр. Не стоит сомневаться — киевские мещане, которые жгут книги и переименовывают названные в честь писателей улицы, не знакомы даже с половиной представленных тут работ украинских авторов. И даже не слышали их имена».