Тове Дитлевсен - Зависимость

Иногда заходят и Эстер с Хальфданом, но только когда Карла нет дома. Они живут в квартире на Маттеусгаде, невероятно бедно, их маленькая девочка на год младше Хэлле. Они интересуются, почему я забросила всех своих старых друзей и почему больше не появляюсь в клубе. Я объясняю это своей занятостью и тем, что художникам сложно находиться в окружении друг друга. Эстер меланхолично улыбается и спрашивает: а ты забыла наши времена в Нэкельхусет? Я страдаю от этой изоляции и жажду найти кого-нибудь, с кем могла бы по-настоящему поговорить. Я вхожу в Датский союз писателей, но каждый раз перед встречей или генеральной ассамблеей звонит Вигго Ф., чтобы уточнить, приду ли я — тогда он воздержится. Поэтому я никогда там не бываю. Кроме того, я состою в местном отделении элитарного ПЕН-клуба [26] Международная правозащитная неправительственная организация, объединяющая профессиональных писателей, поэтов и журналистов, работающих в различных литературных жанрах. , председатель которого, Кай Фриис Мёллер — один из моих самых ярых критиков. За день до Рождества он звонит и приглашает поучаствовать в ужине в ресторане «Сковридеркро» — с ним, Кьеллем Абеллем и Ивлином Во. Я соглашаюсь. Очень хочется встретиться со всеми тремя, и вечером на привычное заманчивое предложение Карла впрыснуть порцию вещества я впервые отвечаю отказом. Он становится странно неспокойным. Если ты задержишься, я встречу тебя, говорит он. Я же отвечаю, что домой доберусь сама — ему лучше лечь спать. В любом случае хорошенько спрячь свои руки, просит он тихо. И намажься кремом, добавляет он и скользит указательным пальцем по моей щеке, твоя кожа всё еще очень сухая. Сама ты этого не замечаешь.

Во время ужина я сижу рядом с Ивлином Во, маленьким юрким моложавым господином с бледным лицом и пытливыми глазами. Фриис Мёллер галантно помогает мне обойти языковые сложности и так внимателен и обходителен, что трудно поверить, что его перу принадлежат все эти колкости. Кьелль Абелль интересуется у Ивлина Во, есть ли в Англии такие же молодые и красивые писательницы. Тот отвечает отрицательно и на мой вопрос, что привело его в Данию, говорит, что всегда отправляется путешествовать по свету, когда его дети возвращаются домой на каникулы из школы-интерната. Он их терпеть не может. Чтобы объяснить мое бросающееся в глаза отсутствие аппетита, я говорю, что вечером поела дома с детьми. Вместо этого я много пью и, так как перед уходом проглотила горстку бутальгина, пребываю в приподнятом настроении: болтаю так, что заставляю всех троих знаменитых господ часто смеяться. Кроме нас в ресторане почти никого нет. На улице валит снег, и в мире царит такая тишина — можно расслышать ворчание моторов от лодок, что где-то далеко блуждают в море. Нам подают кофе и коньяк, и Фриис Мёллер и Кьелль Абелль неожиданно обращают взгляды к выходу — мне он не виден, я сижу к нему спиной. Кто это, ради всего святого, спрашивает Фриис Мёллер, обтирая рот салфеткой, кажется, он направляется к нам. Я поворачиваю голову и, к своему ужасу, обнаруживаю Карла: он бредет к столу в длинных кожаных сапогах, усыпанной снегом кожаной куртке, с шлемом в руках, на лице кроткая, словно нарисованная улыбка. Это… это мой муж, произношу я смущенно, потому что он напоминает своего рода марсианина по сравнению с этими тремя элегантными господами, и меня пронзает мысль: я ни разу не видела его в компании. Он прямиком подходит ко мне и скромно произносит: тебе пора домой. Позвольте представиться, говорит Фриис Мёллер и встает, отодвинув стул. Карл безмолвно пожимает руки всем троим, и ироничная улыбка расплывается на лице Кьелля Абелля. Я поднимаюсь — разгневанная и недовольная. В глазах рябит от стыда. По-прежнему безмолвно Карл помогает мне влезть в пальто. На улице я разворачиваюсь к нему и недоумеваю: что ты о себе возомнил? Я же сказала, что встречать меня не надо. Ты сделал из меня посмешище. Но ругаться с ним невозможно. Уже пора было ложиться, невинно отвечает он, а я не могу заснуть, пока тебя нет дома и пока я не дам тебе хлораль. Он откидывает для меня полог с коляски мотоцикла и закрывает после того, как я усаживаюсь. По пути домой я рыдаю от унижения. Он снова снимает брезент и, увидев мои слезы, кричит: что случилось? Как в старые времена, я хватаюсь за ухо, потому что хочу эффективного утешения. Ой, стенаю я, весь вечер так болело ухо, как думаешь, с ним опять что-то не так? Похоже на то, заметно волнуется он. Карл делает укол в одну из вен, еще целую, и в его глазах промелькивает выражение странного триумфа. Я еще тогда подумал, говорит он, что Фальбе Хансен неправ. Карл спит со мной еще более ожесточенно, чем обычно, и после этого я, уставшая и блаженная, скольжу пальцами по его густым рыжим волосам. Он лежит на спине: руки за головой, взгляд в потолок. Так не может продолжаться, произносит он, кость в любом случае можно раздробить. Не отчаивайся. Я знаю одно ушного специалиста, который терпеть не может Фальбе Хансена.

На следующий день Карл приносит домой самые толстые библиотечные книги о болезнях уха. Он изучает их за вечерним кофе, бормочет себе под нос, проводит красные линии вокруг схем, щупает у меня за ухом и уверяет, что если боли не прекратятся, то он обратится к тому врачу, которого упоминал, и как-нибудь уговорит его на операцию. Больно? — спрашивает он. Да, отвечаю я и корчусь, что-то очень больно. Жажда петидина возвращается с непреодолимой силой. На следующий день я заканчиваю последнюю главу, кладу в красивый бумажный конверт, подписываю печатными буквами «„Ради ребенка“, роман Тове Дитлевсен». Спрятав его в шкафчик в комнате Карла, я испытываю неясную печаль от того, что роман больше не будет занимать мои мысли. Мне физически плохо, и я достаю склянку из запертого ящика в моем письменном столе, к которому у Карла нет доступа. Не считая, беру горстку таблеток. С подделкой рецептов я осторожничаю: иногда подписываюсь именем Карла, иногда — Джона. Джон сдал выпускные экзамены, пока лечился в санатории в Авнструпе. Мы ходим в аптеку по очереди с Яббе, и я убеждена: эта доверчивая девушка никогда и нисколько не заподозрит меня в том, что дома происходит нечто тайное. Шприцы, ампулы и иглы валяются в шкафчике вперемешку с моими бумагами, и только однажды — это случится намного позже — Яббе замечает мне, вернувшись из аптеки: какой огромный счет. В месяц выходит на несколько тысяч крон.

Главный врач — старый и тугоухий холерик. Если ассистентка молниеносно не подает ему нужный инструмент, он швыряет на пол всё, что попадется под руку, и орет: черт возьми, как можно здесь работать с такими бестолковыми сотрудницами? Ну, говорит он и заглядывает мне в ухо, значит, Фальбе Хансен отказался оперировать? Так-так, посмотрим. Сделаем рентгеновские снимки, возможно, воспаление дошло до мозговой оболочки. Я тоже об этом думал, говорит Карл, мне кажется, что иногда поднимается температура. Температура? — с удивлением переспрашиваю я. Высокая? — интересуется главврач. Не мерили, спокойно отвечает Карл, я не хотел пугать жену. Но у нее часто лихорадочный и отстраненный вид. Через несколько дней мы возвращаемся, и Карл с врачом усердно изучают рентгеновские снимки. Вот здесь тень, указывает врач и некоторое время стоит без слов, после чего кивает лысеющей головой. Хорошо, соглашается он, мы ее прооперируем. Завтра утром я положу вашу жену в одноместную палату, и в тот же день до обеда всё проделаем. Дома я получаю укол и думаю: именно так я и хочу провести всю свою жизнь — к действительности возвращаться не желаю.