Саша Филипенко - Возвращение в Острог

«Спустя несколько лет после поездки на море четверо подростков покончили жизнь самоубийством… один за другим. Никаких особенных событий, ничего из ряда вон выходящего… Что могло на них повлиять? Что же с вами со всеми, ребятки, произошло?»

Повернувшись спиной к окну, Александр смотрит на треснувшие обои с корабликами и вспоминает слова коллеги:

«Вот, например, этот Ринат Касимов — мне рассказывали, что он никогда не пил чай из тёмных кружек. Всегда только из белых! Выходит, он был странный, выходит, с самого начала с ним было что-то не так».

«Фортов, это нормально! Я тоже ненавижу пить кофе и чай из тёмных кружек».

«Ну так вы же тоже ненормальный, Александр Александрович!»

«Фортов, следи за языком».

«Да я просто развеселить вас хотел. Но вообще-то про этого Касимова действительно много чего говорят. На машинах боялся ездить, всё время опасался, что попадёт в автокатастрофу, летать боялся, говорят, что, когда их отправили на море, всё никак не мог войти в самолёт…»

«Фортов, это указывает только на то, что он очень хотел жить!»

Александр понимает, что время заканчивается. Наступает момент, когда ему, отправленному в эту дыру, нужно принять решение. На всё про всё остаётся один последний, завтрашний день. Уже в пятницу утром Козлов должен позвонить в Москву и доложить о результатах проверки. В связи с очередным самоубийством можно, конечно, попытаться продлить командировку, но радости у начальства это не вызовет. Судя по эфирам, которые продолжают идти каждый день, тянуть с выводами больше нельзя. Вариант один: забирать дело в Москву.

Так, разговаривая сам с собой, Александр то и дело забывает о расследовании и продолжает перебирать доводы, которые, как ему теперь кажется, могут отрезвить супругу. В одно из таких мгновений на столе вдруг начинает вибрировать телефон. Взяв его, Козлов видит фотографию Даны и от волнения широко открывает глаза. Впервые за долгое время жена сама хочет поговорить.

Несколько секунд Александр смотрит на экран, но не свайпит. Затем он всё-таки решается «снять трубку» и, как спичкой о коробок, резко дёргает большим пальцем. Включив громкую связь, следователь замолкает, чтобы ни в коем случае не начать разговор первым:

— Козлов, привет!

— Привет…

— Ты в Москве?

— Нет, я в командировке.

— Я писала тебе, спрашивала, как там твои дела.

— Да, я видел, просто не знал, что ответить…

— Я так и поняла. Козлов, слушай, я чувствую, что ты там ждёшь меня и надеешься на что-то, поэтому решила тебе сразу рассказать…

— Что рассказать?

— Козлов, я беременна. У нас с моим молодым человеком будет ребёнок. Так что ты уж отпусти там у себя все свои надежды, хорошо?

— Хорошо, спасибо…

— За что спасибо, Козлов?

В комнате тихо.

Хлюпает кран.

Александр бросает телефон на кровать и закрывает лицо руками.

Где-то там, далеко-далеко, жена ещё что-то говорит на прощанье, и следователь понимает вдруг, что моря в его жизни больше не будет.

Никогда.

Следующим утром, сидя за столом, Александр чувствует, что дело раскрыто. Взглянув на часы, он несколько раз набирает Михаила, но тот не отвечает — вместо длинных гудков весёлая мелодия.

Отложив телефон, Александр снова просматривает материалы и в конце концов находит документ, который, как он теперь уверен, подтверждает его правоту:

Министерство

по делам семьи, демографической и социальной политики

Острожской области

Государственное

бюджетное образовательное учреждение для детей-сирот,

оставшихся без попечения родителей,

«Острожский детский дом»

Острожская область,

г. Острог, улица Свободы, 6

Главному врачу областной психиатрической больницы

Ходатайство

Администрация ГБОУ «Острожский детский дом» просит Вас принять на обследование и лечение в психиатрическое отделение воспитанника детского дома (вписать любую фамилию)

Директор детского дома

Дата

Подпись

В момент, когда Александр переворачивает эту страницу, в кабинет наконец входит запыхавшийся Михаил. Местный следователь хмуро здоровается и молча кладёт на стол несколько листов.

— Это ещё что такое, Миш?

— А вы прочтите, Александр Александрович…

— Ты от кого бежал-то?

— Да там близняшек нашли…

— А почему ты мне не сказал?

— Ну так а какое это имеет отношение к нашему делу?

— А ты уверен, что никакого?

— Уверен.

Козлов ничего не отвечает. Переведя взгляд с лица Михаила на документы, Александр начинает читать. Увиденное впечатляет. Козлову предъявляют вдруг не только результаты экспертизы, которые подтверждают, что некий Павлов был рядом со всеми самоубийцами, но и чистосердечное признание этого гражданина.

— Вы что, делали заборы?

— Ага…

— Но с чего вдруг? Там же ни хера не указывало на необходимость?

— Ну а мы вот решили проверить, и оказалось, что всё не зря…

«Странно, — думает Александр. — Очень странно!»

Козлов с интересом смотрит на местного следователя. Тот даже не думает скрывать радости. Михаил торжествует. Приняв удар, Козлов ещё раз перечитывает признательные показания Павлова и результаты экспертизы. С одной стороны, факты неопровержимы, с другой — Александр по-прежнему верит в то, что понял ночью. И хотя Козлов не принадлежит к той категории следователей, которые со скрипом отказываются от собственных версий, в этот раз ему почему-то кажется, что сворачивать удочки рано.

— Поехали к сёстрам…

— А вам-то туда зачем, Александр Александрович?

— Поехали, я тебе говорю.

В дороге Козлов в который раз пытается собрать воедино всё, что знает к этому моменту. Плюс ко всему он теперь имеет признательные показания некоего Павлова и стопроцентную уверенность в том, что этот самый Павлов был на местах самоубийств. Александр понимает, что должен похвалить Михаила и собрать чемоданы, однако чувствует, что здесь что-то не так. Собственная версия по-прежнему нравится опытному следователю гораздо больше — она похожа на то, как бывает в жизни, а то, что предлагает Михаил, — нет.

— А этот Павлов, — глядя на лес в окне, спрашивает Александр, — что он вообще за тип?

— Да такой вот наш местный дурачок. Я, если честно, сразу на него подумал, просто не хотел вас, Александр Александрович, отвлекать, пока не было свидетельств, — лукавит Михаил. — Жил в детском доме, был в трёх приёмных семьях. Часто бывал на принудительном лечении, видно там и свихнулся.