Наталья Литтера - Пять лепестков на счастье [litres]

– Я думаю добавить сюда фиалку.

– Ни в коем случае! Мадам, фиалка – это юность. Это молодость.

– Каждая женщина мечтает остаться молодой.

– Но фиалка смешна на сорокалетней женщине! Вы готовите благоухание зрелости, вы же сами об этом сказали.

– Фиалка прекрасна. Жаль, что мы не можем вырастить ее у нас, давайте выпишем масло из Франции.

– Фиалку нельзя добавлять в эти духи! Вы убьете аромат!

– Но ведь мы даже еще не пробовали, мсье Жиль. Давайте сначала добавим, а потом уже решим – подходит она или нет.

– Вы очень упрямая женщина, мадам. Мы попробуем, и не получится. Куда вы потом денете это масло?

– Мы сделаем фиалковое мыло, и оно разойдется, вот увидите.

– Ну, хорошо, – вздохнул парфюмер, – ваша взяла. Только знаете, из корня ириса получают отличное масло, которое пахнет фиалкой. И оно намного дешевле. На вашу авантюру лучше потратить его.

– Я была уверена, что вы меня поддержите, дорогой мсье Жиль. – Звонкий поцелуй в щеку заставил парфюмера смутиться, и он с ворчанием удалился в сад.

Жизнь подарила ей еще одну встречу с Надеждиным. Это случилось после смерти старухи Шелыгановой. Вскоре выяснилось, что бездетная купчиха распределила свое имущество по родственникам, деньги завещала монастырю, а дом в Воздвиженске – племяннику. Дом надо было продавать, и Надеждин приехал в город.

Он увидел ее на улице, Любовь Николаевна шла с двумя девочками. Одна была со светлыми волосами, другая – с темными. Обе в шляпках и клетчатых легких пальто.

Она мало изменилась, только в лице появились сосредоточенность и несвойственная ранее суровость.

Стоял сентябрь, теплый, солнечный, кроны деревьев только-только набирали желтизну. За два дня в Воздвиженске старые знакомые ввели Надеждина во все городские дела, и он знал, что одна из девочек – родная дочь Любови Николаевны, а вторая – воспитанница.

Он смотрел, как они шли – все трое, о чем-то разговаривали, остановились перед витринами со сладостями, и то далекое лето на даче и ее последующий осенний приезд в Москву казались придуманными. Неужто все это было? С ним? И вот эта женщина, уводящая девочек в мыльную лавку, когда-то была его? Надеждин до сих пор помнил ее запах, и голос, и манеру вертеть на тонких пальцах кольца.

А сестра все надеялась на скорую женитьбу. Но он знал, что жить с чужой женщиной в одном доме не сможет. Все женщины казались ему после Любови Николаевны чужими. Да и она теперь… Надеждин не стал ждать семейного выхода из лавки, развернулся прочь.

И все же они встретились, потому что Любовь Николаевна тоже его заметила и, оставив девочек с мсье Жилем, вышла на улицу, догнала медленно удалявшийся мужской силуэт.

– Андрей Никитич.

Он остановился, но посмотрел не сразу. Некоторое время стоял, словно не верил. Она ждала.

– Здравствуйте, Любовь Николаевна, – наконец ответил Надеждин, повернувшись.

Она встретилась с его глазами. У их дочери были точно такие же.

Любовь Николаевна подмечала все случившиеся с ним перемены – и уже тронутые легкой сединой виски, и две складки около уголков рта, и морщины, начавшие пересекать высокий лоб.

Как ты жил эти годы без меня? Вспоминал?

– Как вы живете?

– Все так же. Преподаю. У вас, я знаю, произошли перемены.

– Да.

Они снова перешли на «вы», между ними опять было то непреодолимое расстояние, которое сократилось лишь на несколько месяцев, чтобы стать самым ярким событием в жизни обоих, ослепить, опалить, а потом увеличиться до огромного уже навсегда.

И все же это были не чужие люди. Они не смогут стать друг другу чужими. Оба чувствовали это и, не сговариваясь, пошли в сторону городского сада, того самого, с которого все началось.

– Как ваши ученики? Такие же хулиганы и фантазеры?

– Не без этого. И знаете, в них столько жизни и интереса, что они не позволяют мне стареть.

– Да, понимаю, – откликнулась она.

Под ногами лежали первые упавшие листья. Предвестники скорых холодов.

– У вас теперь тоже есть свои ученицы. Ведь дети для родителей своего рода ученики.

Любовь Николаевна улыбнулась:

– Пожалуй. Две ученицы. И они не дают ни скучать, ни стареть…

– Справляетесь?

– Приходится.

– Я слышал о несчастье, случившемся с вашим мужем…

– Не будем об этом, – оборвала Надеждина Любовь Николаевна. – Петр Гордеевич жив, и это главное. Я благодарна Богу, что он с нами и даже продолжает заниматься делами… насколько это возможно.

– Да-да, конечно, простите. – Надеждин пожалел, что начал эту тему. Не следовало.

Не должен любовник, пусть и бывший, говорить о муже. Но в такой ситуации слова поддержки и участия показались ему нужными и важными. И будто поняв побудившие его мотивы, Любовь Николаевна дотронулась до мужской руки, слегка ее сжав.

Прикосновение отбросило в прошлое. Он не ожидал его, не надеялся… и все на мгновение стало вдруг как прежде, как тогда…

– Я скучал, – слова слетели сами. – Я не забыл.

– Я тоже, – едва уловимо прошептала в ответ она и отняла руку.

Они остановились в дальнем углу сада и только тогда повернулись друг к другу лицом.

– Я хотела вам сказать, – немного сбивчиво начала Любовь Николаевна, – я хотела вам сказать спасибо за все то, что с нами случилось. Это было неправильным, но таким счастливым и настоящим, что… Наверное, все же чуточку правильным. Каждый из нас должен был вернуться в свою жизнь, это неизбежно. Я несвободна, у меня долг перед мужем и семьей… Тогда… – Она крепко сцепила руки в перчатках и продолжала говорить, на этот раз торопливо, боясь, что он ее прервет и она не скажет всего, о чем хотела. – Тогда я постоянно думала о жизни, о счастье, мучилась, все пыталась понять, в чем оно заключается. А у каждого оно свое. Один счастлив, ворочая миллионами, другой – найдя копейку на водку, третий – пошив новый костюм. Нельзя ко всем подходить с одним общим счастьем, понимаете? Счастье одного совсем не подходит для счастья другого. Мое – в деле, которым я занимаюсь. Мне кажется, я нашла свое дело, оно меня увлекло и заставило жить, вот так, чтобы дышать. Мне теперь трудно очень, но интересно. Вот тогда, когда вы приезжали в Воздвиженск и рассказывали про свои уроки, я думала: передо мной стоит счастливый человек, он нашел свое дело, свое место в жизни. И я вам завидовала. А теперь… теперь, кажется, такое дело появилось и у меня.

– Понимаю, – медленно проговорил Надеждин. – Я рад.

– А еще бывает счастье такое, которое длится лишь миг, но очень яркий, когда дышать невозможно. Оно слепящее, как если посмотреть на солнце. И от этого счастья остается потом только память. Но память, которая на всю жизнь. Вот. Такое счастье подарили мне вы.