Николай Шмелев - Ночные голоса

Дальше наступил самый ответственный момент. Уже покачиваясь, но все еще цепко сжимая в руке ручку своего толстенного портфеля, он, ведомый многолетним инстинктом, безошибочно отыскал из многих цековских подъездов свой и, предъявив бордовый сафьяновый пропуск дежурному лейтенанту, благополучно миновал контрольный пост… Но дальше не пошел! А сел прямо на пол рядом с лейтенантом, поставил портфель между ног, свесил свою буйную голову на грудь и… горько, но молча заплакал.

В этом и была вся соль, вся суть этого столь необычного проекта: сидеть рядом с лейтенантом, глотать слезы и ни слова — ни в коем случае ни слова! — не произносить. Он так и делал: икал, всхлипывал, размазывал слезы по лицу, что-то бессвязно там бормотал, но ни единого внятного слова не произносил.

Было уже девять часов, мимо него и лейтенанта толпой спешили сослуживцы, а он все сидел на полу, плакал и на все сочувственные вопросы и лейтенанта, и сослуживцев ничего не отвечал, только лишь горестно мотал головой… Конечно, через несколько минут сбежалась вся охрана, прибежали и люди из его Отдела, бросились его поднимать, куда-то оттащили, положили, послали за нашатырем, а он все плакал, икал, но и потом, невзирая ни на какие расспросы и уговоры, так ни одного слова и не произнес…

Через неделю всего, не больше, он был назначен заведующим кафедрой в каком-то московском техническом институте. И больше уже нигде с тех пор на горизонте не возникал.

Ах, как же мне нравился этот проект! Как же он соответствовал по духу своему мне, именно мне… Но у меня в конце концов все же вышло по-иному: полюбовно, по доброму согласию сторон. Благо, по-настоящему «своим» я стать все-таки не успел.

О, это только кажется, что начальником быть у нас в былые времена было просто! Дескать, сиди себе да щеки надувай, да кулаком по столу изредка, для порядка, погромыхивай, да в телефон время от времени рявкай, предпочтительно что-нибудь матерное, да секретаршу свою гоняй в хвост и в гриву почем зря… Нет, совсем все не так просто было! Целая тонкая, изощренная наука была отработана, чтобы быть настоящим начальником, настоящим аппаратчиком. И если ты этой наукой не овладел — в аппарате тебе нипочем не усидеть, хоть ты будь семи пядей во лбу.

Ну, например, с самого низу — начиная с райкома, с первых, так сказать, ступенек лестницы. Как, скажем, нанимали шофера в сельский райком? Приходит человек (разумеется, по рекомендации), а ему зав. административно-хозяйственным отделом говорит:

— Ладно, парень, с документами потом. А сейчас срочно — садись за баранку. Мне, понимаешь, во как, позарез, нужно тут смотаться по делу в какое-нибудь там Дадылдино. Давай, выгоняй из гаража «козла» и айда…

Хорошо. Сели, поехали. Отъехали от райкома километров десять-пятнадцать. Вдруг зав. АХО останавливает машину, достает из портфеля поллитровку и… И если у шофера в «бардачке» не оказалось стакана, краюхи хлеба, луковицы и щепотки соли — все, парень, гуляй, ничего не поделаешь, до такой важной должности ты, друг, обижайся — не обижайся, еще не дорос. И правильно: а если бы, не дай Бог, не зав. АХО поехал, а первый — что тогда?

А и на самом верху: коли не по правилам — уважения к себе не жди. Помню, как собирались двое моих коллег по ЦК в командировку в Молдавию, проверять Молдавскую парторганизацию на предмет ее идеологической выдержанности. Долго собирались, хлопотно — важная, видать, была командировка. Один, С.В. — могучий такой хохол, солидный, молчаливый, три складки на затылке, граненый стакан в руку возьмет — его и не увидишь в ручище, этого стакана. А другой, Л.В. — наоборот, человек впечатлительный, нервный, субтильный, абсолютно непьющий…

Ну, вернулись они через пару недель. Я, естественно, спрашиваю С.В.: ну и как?

— А ничего! Хорошо, Петрович, съездили. Большая польза была… Ну, сам знаешь, все, как полагается: приехали, принимают, наливают… Я, конечно, не отказываюсь. А Л.В. не пьет. Второй день, третий проходит: я не отказываюсь, а Л.В. не пьет. А потом уж, к концу поближе подходит ко мне ихний секретарь по идеологии и говорит: «Мы теперь все понимаем! Л.В. вот приехал проверять. А вы-то, дорогой вы наш — вы знакомиться…» Нет, там в Молдавии, скажу тебе, все в порядке, там понимающие люди живут…

Долго ж потом этот С.В. сидел в ЦК! До самого его конца, по-моему, досидел, чего не скажешь о его напарнике по той поездке. Одним словом, всех пересидел. Правильно, спору нет, жизнь понимал человек!

А однажды, помню, где-то в конце 70-х годов очень близкого мне тогда человека, ныне покойного академика Александра Ивановича Анчишкина, выдающегося нашего экономиста, вдруг неожиданно и для него, и для других назначают начальником Отдела перспективного планирования Госплана СССР. Незачем, наверное, и говорить, то более важного отдела в этом почтеннейшем учреждении по идее не было и не могло быть. Мы все, должен сказать, очень тогда обрадовались этому его назначению. Умнейший был человек, действительно, ума палата — так, может, хоть он сумеет что-то изменить в этом уже тогда начавшемся сползании экономики страны к пропасти?

А потом, спустя несколько месяцев, встречаю я как-то одного своего знакомого, старого госплановского волка, просидевшего в этом здании в Охотном ряду мало что не всю свою сознательную жизнь. Тары-бары, слово за слово…

— Ты, Петрович, кажется, хорошо Александра Ивановича знаешь? Близко знаешь?

— Близко. И давно близко. Еще со студенческих лет.

— Так скажи ему: нарушает! Ох, нарушает…

— Что нарушает? Ты о чем?

— Ну, как же? Сам посуди… Учреждение мы, не тебе говорить, серьезное. Как и полагается, у нас, к примеру, тоже две столовых: для рядового состава и для начальства. Так он, не разбираясь, лезет в столовую для рядового персонала, сам с подносом в очереди стоит. Или, скажем, лифт: есть у нас лифты для персонала и лифт для членов коллегии. Так он и тут не разбирает, лезет в первый попавшийся лифт… Нет, нарушает! Что ты! Опасно нарушает. Так он у нас долго не проживет…

И как в воду глядел, сукин сын! Александр Иванович продержался там вряд ли больше года, а потом тихо-мирно, без скандала, но с обширным инфарктом в 47–48 лет был выдавлен из Госплана опять назад, на академические хлеба…

Могут сказать: а сейчас что, по-другому? Нет, конечно же, не по-другому. Скорее, все то же самое, только в квадрате, а то и в кубе. Но одно важное отличие все-таки, если быть объективным, есть. Как пишет в своих мемуарах А. С. Черняев, бывший (и нынешний) ближайший помощник М. С. Горбачева, многое мы делали тогда не то и не так, но, по крайней мере, «мы не воровали».

Подтверждаю: нет, не воровали. Ну, какое это воровство, по нынешним-то меркам, если, скажем, инструктору ЦК, проверяющему какой-то район, а то и область, под конец сунут в багажник его служебной «Волги» гуся и пару бутылок хорошей водки? И был он, уверяю вас, вполне доволен таким итогом. А сейчас? Э, что говорить — сейчас… Да вы и сами все прекрасно знаете, как оно сейчас…