Николай Шмелев - Ночные голоса

Человек, о котором пойдет здесь речь, очень близок мне: этот человек — я сам. Мне сорок шесть лет, я уже больше двух месяцев прикован к больничной койке, — врачи, правда, говорят, что кризис миновал, — и с утра до вечера мне теперь нечего делать, кроме как вспоминать. Каждый день, но на час, не больше, меня навещают жена и сын, читать надоело, а сосед по палате еще в слишком тяжелом состоянии и почти все время или спит, или молчит.

Возможно, не лишним будет также сказать, что я работаю в одном крупном учреждении, я кандидат технических наук и, говорят, довольно основательно знаю свое дело. Люди относятся ко мне, как правило, неплохо, я к ним тоже, но за пределами службы я нелюдим. Это не сознательно выбранная позиция: так сложилась жизнь.

На корме тоже не было никого. Русанов облокотился на мокрые поручни и стал вглядываться в берег, ища какой-нибудь огонек. Дождь доставал его и здесь, ветер трепал волосы, глаза заметала мелкая водяная пыль. Ровно стучала машина: от ее равнодушного гула становилось еще пустыннее и тянуло вниз, вовнутрь, к теплу и людям.

«Куда, черт, несет меня и за какой, собственно говоря, надобностью? — думал Русанов. — А может, зря, может, вовсе и не нужно было отрываться, нужно было просто отлежаться и перетерпеть? Втиснусь ли я в здешний мир или так и останусь вне его?.. А если не получится — что тогда?»

Русанову этой весной исполнилось двадцать четыре года, однако он успел уже кончить институт, отрастить бороду и разойтись с женой.

Это началось месяца три-четыре назад — то, что произошло… У жены были отсутствующие глаза всякий раз, когда они говорили о «том» человеке. Он был много старше Русанова и, наверное, умнее его… Потом пришел день, все взорвалось разом, и безобразная, слепая ненависть, копившаяся в ней, выплеснулась наружу. Последние ее слова были: «Да кому ты такой нужен, размазня?!» Потом потянулись тягучие дни — пустота, отупение, бесплодные попытки все забыть, начать другую, новую жизнь… И сейчас же откуда-то — как будто они только этого и ждали — посыпались неудачи, нелепые неудачи: на работе, на улице, в гостях — везде. Почему? Кто его знает, почему. Все вокруг толкало к одному — сбежать, уехать, забиться в любую глушь, любую дыру, только бы не оставаться в этих стенах, не идти по этой улице, не наталкиваться на каждом шагу на вещи, одно прикосновение к которым вызывало боль.

Дождь усиливался, ветер не переставая рвал полы его куртки… О Господи! Куда же его несет? Куда?!

В ресторане теплохода Русанов не сразу нашел свободное место. Горели лампы, сближались и расходились головы над столами, неслышно скользили белые халатики официанток. Русаков сидел, вытянув перед собой руки, и ждал, когда к нему подойдут. Лоб и скулы его были еще мокры, по спине пробегала отрывистая дрожь, но чернота ночи и дождь остались там, вовне, а здесь был свет, здесь было тепло, и от дыма, от плотного гула голосов на душе становилось если и не спокойнее, то все-таки как-то легче…

— Да брось ты ерунду молоть! — донеслось вдруг из-за соседнего стола. — Плевать мне на него! Я тридцать лет в партиях. Кто здесь не знает меня?.. Что он мне может сделать? Ну скажи — что? Подумаешь — начальник! Плевать мне, понимаешь? Плевать!

Мощный голос с кавказским акцентом придавил собой все другие голоса, наполнявшие зал. Над столом весело смеялось налитое кровью лицо, седой клок волос победоносно торчал кверху, из-под косматых бровей с торжеством и вызовом блестели темные насмешливые глаза, могучий живот напирал на стол, пиджак был распахнут, галстук спущен далеко вниз…

«Эка, князь! — с некоторой даже завистью подумал Русанов. — Хорош!»

— Молодой человек, зачем один сидишь? Иди к нам, — поймав его взгляд, вдруг обратился к нему этот толстый гуляка. — Давай бери стул. С нами веселее. С людьми всегда веселее. Поговорить можно. Не сиди один. Лучше к нам иди…

Русанов замялся. Но сказать «да» всегда легче, чем сказать «нет»; чтобы отказаться, нужно было усилие, нужно было выдержать его взгляд, и твердо покачать головой, и сказать что-нибудь краткое, но точное и вразумительное. Проще было встать и пойти к ним.

— Садись. Давай знакомиться. Эх, и борода у тебя! Роскошь борода. А я вот никак не решусь отпустить — не хочу стариком быть. Сергей Гаврилыч меня зовут. А тебя как? Николай Ильич? Ишь ты, какой серьезный — Николай Ильич. Лучше я тебя «борода» буду звать — хорошо? Ну что ж, борода, выпьем? Повод? Зачем тебе повод? Так, без повода. Отпуск кончился. Замечательный вечер. Хорошая компания. Это все мои друзья, мои соседи — тоже буровики: кто за триста километров, кто за пятьсот. А ты откуда? Из Москвы? Инженер-механик? Хорошо… Что кончал?.. А, знаю, фирма солидная. На работу к нам?.. Куда?.. Еще не знаешь? Что, без контракта едешь? Тогда давай к нам. Мне механик нужен. Документы в порядке?.. Отлично… Так как же ты так, без контракта? Куда глаза глядят?.. Ну ладно, об этом после… Не боишься к нам? Север, холодно ведь, медведи в берлогах — и те мерзнут… А в общем, жить можно… Как, хорошая моя, можно у нас жить? — тронул он вдруг за рукав проходившую мимо молоденькую официантку. — Скажи моему бородатому другу, а то он сомневается. Мне не поверит — тебе поверит.

— Можно, — тихо сказала девушка, смутившись и покраснев от неожиданности.

— Вот и я говорю — можно. Особенно когда такие вот красавицы здесь живут, — говорил он, продолжая держать ее за локоть и откровенно, сверху вниз, обмеривая взглядом всю ее ладную фигурку. — Скажи, а ты кого бы лучше полюбила — его или меня? Лучше меня, у него борода колючая.

— Пустите, пожалуйста. Мне работать нужно, — сказала она, покраснев еще сильнее и опустив белую наколку.

— Эх, хороша! Жаль, сходить скоро.

И сейчас же он как будто забыл о ней и уже не смотрел в ее сторону. Только один раз он подозвал ее и попросил что-то принести; когда она, наклонившись, слушала его, он большой ладонью накрыл ее пальцы, а она не отдернула руку и задержалась у стола на какое-то мгновенье дольше, чем нужно было, и потом мягко, нехотя стала вытаскивать пальцы из-под его ладони.

— Отпуск кончился. Полгода гулял. В Москве был, в Тбилиси был, везде был. Сколько я денег просадил!.. А как меня дома принимали! Всем я гость! Редкий гость, главное. Приходи, Серго! Заходи, Серго! Ждем тебя, Серго! Весело, хорошо, шумно! Свалился с неба, дым столбом, сам веселый, все веселые, все бегут — Серго приехал, приходите к нам, у нас сегодня Серго будет! Ах, как хорошо, Серго будет! Все меня любят, все ждут. Нашумел — и уехал… А там еще долго будут говорить: вот когда Серго приезжал, как хорошо было, какой праздник был. Когда он еще приедет? Не скоро приеду. Теперь года через два, не раньше. Нет, раньше и не жди…