Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Мы встретились в кофейне в центре города. У Пэйсюань была отличная фигура завсегдатая тренажерного зала, кожа по-прежнему белая, даже неестественно белая. Но я не ожидала, что ее шрам будет так заметен. Я еще ни разу не видела ее со шрамом. Говорили, она залезла куда-то и неудачно упала, но это даже представить себе невозможно. Падения всегда были по моей части, это я вечно ходила со сбитыми коленками и синяками на руках, а Пэйсюань никогда не залезала в опасные места. Помнишь, как она приходила меня искать? Чтобы избавиться от нее, достаточно было вскарабкаться на стену у Башни мертвецов.

Выпуклый шрам тянулся от правого уголка рта наискосок вниз, до края нижней челюсти, в нем было сантиметров пять, не меньше. Когда Пэйсюань молчала, шрам как будто спал и не слишком бросался в глаза, но стоило ей заговорить, и он просыпался, начинал шевелиться вместе с губами, словно под тонкую кожу моей сестры забралась сколопендра. Мне было немного жаль Пэйсюань. С самого детства она ставила себе цель и шла вперед, не сворачивая с намеченного пути. Возможно, появление этого шрама было единственным незапланированным событием за всю ее жизнь.

Пэйсюань сказала, что какой-то телеканал готовится снимать документальный фильм про нашего дедушку. Она приехала в Китай, чтобы помочь съемочной группе в сборе материала, найти людей, которые знают дедушку, взять у них интервью. Она хотела, чтобы я, как вторая внучка, тоже приняла участие в съемках.

– Просто расскажи, как жила в детстве у дедушки, это несложно.

– Я ничего не помню.

– Так не бывает, напряги память…

– Не получается.

– Я понимаю, это все из-за твоего папы. Но не один дедушка виноват в их конфликте…

– Это здесь ни при чем.

– Конечно, он не идеальный человек, но…

– Давай не будем, – сказала я. – Мне пора, ты еще посидишь?

Вздохнув, Пэйсюань махнула официанту, чтобы принес счет.

Но она и не думала сдаваться – спустя пару дней снова позвонила мне, предлагая встретиться. У меня только что закончился очередной роман, нужно было срочно куда-то съезжать. Я сказала Пэйсюань, что ищу жилье и не смогу найти время для встречи. Тогда она предложила пожить у нее. Из-за съемок ей нужно было на два месяца задержаться в Пекине, и она сняла квартиру гостиничного типа. Я согласилась. У меня и правда никак не получалось найти подходящее жилье. И еще в глубине души я надеялась, что мы сможем как следует поговорить. Я хотела рассказать Пэйсюань все, что знаю. Следующим же вечером я перебралась в ее квартиру.

– Это все твои вещи? – Обняв себя за плечи, она смотрела на два чемодана, которые я поставила у порога.

– Один неполный.

– Цыганской жизнью живешь?

– Почти, разве что не гадаю.

Я давно привыкла жить на чемоданах. Превосходно умею уничтожать следы своего пребывания в очередной квартире. Выбирая что-нибудь в дом, я всегда смотрю, какой объем займет покупка, для меня это не менее важно, чем цена. Из ряда вещей с одинаковыми характеристиками я всегда выберу ту, что меньше. И фен, и плойка, и утюг, и колонки у меня в мини-версии, я даже готова мириться с примитивным функционалом и розовым цветом, в который их выкрасили, чтобы угодить девочкам, не наигравшимся в Барби. Все духи у меня в пробниках по пять миллилитров. И я стараюсь выбирать вещи, которые можно использовать по нескольким назначениям: складной штопор со встроенной открывашкой для пивных бутылок и консервным ножом. Зарядное устройство, которое можно подключать к телефону, ноутбуку и фотоаппарату. Крем для лица и тела. Как женщины на диете, скрупулезно считающие калории, я подсчитываю каждый квадратный миллиметр своих вещей, сокращая занимаемое пространство до абсолютного минимума, как будто живу в чьем-то утянутом ремнем желудке.

Конечно, Пэйсюань не смогла бы этого понять, я слышала, что в Америке она одна занимает огромный дом, да еще и с садом. Родители ее живут отдельно, в Калифорнии, у ее отца всегда было слабое здоровье, а два года назад его парализовало после инсульта. Наверное, это значит, что он уже никогда не сможет повидаться с дедушкой.

На второй день после моего переезда Пэйсюань снова вспомнила о съемках:

– Просто скажи пару слов на камеру, и все. Разве это так сложно для тебя?

Кажется, я начала понимать. Неважно, что я буду говорить, главное – появиться в кадре. Скорее всего, так хотел режиссер: чтобы показать другую сторону дедушкиной жизни, нужно взять интервью у членов семьи. Но бабушка и папа уже умерли, дядя и тетя не могли приехать на съемки, так что из всей семьи остались только мы с Пэйсюань. Пэйсюань наверняка утаила от режиссера, что я уже много лет не поддерживаю с дедушкой отношений, ведь это обращало дедушку в печальную фигуру и рушило его идеальный образ.

– Хватит в фильме и одной внучки, – ответила я. – Зачем там столько родственников? Многие великие люди вообще не оставили потомства.

Пэйсюань потрясенно уставилась на меня. Помолчав, сказала:

– На самом деле из нас двоих дедушка всегда больше любил тебя.

Я рассмеялась:

– Какая ерунда! Они с папой друг друга терпеть не могли.

– Да, с твоим папой они не ладили, но тебя он любит больше. Знаешь почему? Ты похожа на его мать. Особенно лоб и глаза, это бабушка мне рассказала.

– Мы можем больше не касаться этой темы?

Следующие несколько дней она и правда не вспоминала о дедушке. Но я быстро поняла, что он все равно постоянно стоит между нами. Жизнь Пэйсюань была испещрена его следами. Порой мне даже мерещилось, будто я снова вернулась в детство, в те три года, что мы провели с ней в дедушкином доме. Взяв в руки чашку, я видела свое имя на кусочке пластыря, приклеенном к ручке, а на чашке, стоявшей на другом конце стола, было написано имя Пэйсюань. Раньше в дедушкином доме такой способ практиковался, чтобы мы не взяли по ошибке чужую посуду, выпить из чужой чашки было страшным событием, они жили в постоянном страхе, что кто-нибудь в семье болен гепатитом, и отсекали заразе все мыслимые пути. Помню, однажды я тайком попила из чашки Пэйсюань, чтобы заразить ее простудой. Но практика показала, что могущество чашек сильно преувеличено.

На кафельную стену кухни-студии в съемной квартире Пэйсюань повесила несколько крючков для полотенец и рядом с каждым крючком наклеила кусочек пластыря с надписями: “для посуды”, “для стола”, “для рук”. Глядя на рядок полотенец с четко очерченными должностными обязанностями, я смутно чувствовала, что снова стою на кухне в дедушкином доме. Хуже всего было то, что она расклеивала повсюду не стикеры и не наклейки, а узенькие полоски пластыря, густо пахнущие лекарством. Раньше у всех сотрудников больницы дома лежали запасы такого пластыря – наверное, и у твоей бабушки тоже. Но мало кто использовал их так обстоятельно, как мы. Целлофановая пленка, в которую заворачивали пульт, с двух сторон была оклеена пластырем, пластырь был и на антенне радиоприемника, две полоски пластыря скрепляли треснувший пенал, еще Пэйсюань научила меня, что пластырь можно порезать на мелкие кусочки и заклеивать ими помарки в домашних тетрадях. Потом в продаже появились корректоры, но она все равно не расставалась со своими обрезками. Я тогда ненавидела эти пластыри, ненавидела их больничный запах, а еще меня бесило, что и пульт, и пенал, и приемник, обмотанные пластырем, превращались в перевязанных бинтами пациентов.