Евгений Алёхин - Ядерная весна [сборник litres]

Потом мы начали петь реп, кричать и прыгать. Закончили и стали подписывать книги и билеты. Потом я свалился в ночь со своей старой знакомой, слушательницей со стажем и профессией. Моя двадцатичетырехлетняя любовница, мы пили то в одном месте, то в другом, сначала усыпляли мозг пивом, потом будили туловище текилой. Она привела меня в караоке-бар, где надо было платить за вход, и там роскошным грудным голосом пела древние американские шлягеры, а я спел песню певицы Светы.

Мы курили у входа, и местные гопники респектовали мне.

– Как ты спел, братан! Пробрало!

– Если бы вы только знали, – сказала моя любовница. – Он настоящая рок-звезда.

Я аккуратно заткнул ей рот поцелуем, чтобы избежать неловкости. Мы оба ждали утра, чтобы ее мама уехала на работу.

– Если ты уже совсем устал, я могу проводить тебя до гостиницы, – говорила моя любовница.

– Ну ладно, потерплю, поставлю тебе пистон, – отвечал я.

Когда я оказался в ней, глаза уже закрывались, туловище, отравленное недельной пьянкой, хотело в отпуск, но член давал команду размножаться. Потом я в отчаянии глядел через окно первого этажа на грязь и ноябрьские лужи, руки тряслись, в голове был вихрь. Мои мысли разбудили любовницу, она начала, пританцовывая, варить кофе, я держался за череп, чтобы башка не лопнула. Любовница рассказывала про провинциальный театр, про то, как, на ее взгляд, мы подходим друг другу, я смотрел на ее уютную грудь, домашние растянутые штаны, на пошлость этого утра, на ее энергию молодой дородной бабы, на это пританцовывание и хозяйское пение под нос, на бабье внезапное счастье, наложенное нелепым фильтром на мой алкогольный отходняк, и хотел отмотать вечеринку, чтобы закончить на караоке-баре. Ведь так все было хорошо, можно было ограничиться дружескими отношениями, я же влюблен в другого человека.

Когда я вернулся в гостиницу, я открыл вконтакте. Там было очередное приглашение в розовую хижину, вернее даже сразу в три – девятнадцатилетняя дерзкая чика отписывала, что она с двумя подружками ждет меня на приватную вечеринку. Член снова зашевелился, наше тело умирает, сказал он, ты отравил его запоем, так что размножайся, чтобы оставить частичку себя, брат. Но я вышел в магазин, купил чекушку водки и лимон. Быстро тихонько, чтобы не разбудить спящего в номере Костю, выбухал этот объем. Лег за кроватью на полу, обложился подушками, помолился, пытаясь утихомирить колышущееся сердце. Наконец вырубился и проснулся трезвым. Я завязываю, сказал я. Но продержался всего неделю.

– Зачем реп-артисту выдают женщины? – спросил меня главный интеллигент современной России Иван Смех. – И почему они просто не найдут себе нормального пацана?

Из-за подписчиков, бабы дают тому, у кого больше подписчиков, братиш. Они не держат реп-артиста за мудака и идиота, они уважают его, даже где-то по-сектантски относятся. Женственные девчата, старомодные, выдают как альфа-самцу, главному в секте, члены которой – подписчики твоего паблика. А неженственные, такие, которые уже в уме своем мужиков побороли, создали идеальный веганофеминистский антифашистский мир, эти из тщеславия выдают, да еще, прости господи, видя в тебе рупор, надеясь посеять в твою башку правильную мысль. И здесь сплошная политика, сам видишь, брат.

А нормального пацана для моногамных отношений уже мало кто ищет. Вот я всегда старался, казалось мне, что-то должно сойтись, у меня будут моногамные отношения, и в них я обрету счастье. Но каждый раз ничего не получалось, хотелось другого, все шло не так. Мой папа вообще на меня как на идиота смотрит, не понимает моих страстей по бабам. Так ведь просто все – любишь одну, тебе никто больше не нужен. Нам бы уже к самой истории перейти, что-то затоптались. Я хотел рассказать про четвертую стену, как она неожиданно упала. Мне нужно выйти на улицу, встретить подругу, купить в магазине чего-нибудь сладкого, курнуть, вернуться к беседе.

Так мы ездим в эти туры, и постоянно кто-то падает в кал. Вроде бы все ведут себя прилично, но один всегда перебирает и превращается в самое слабое звено. Как будто мы все подвержены этому пороку, но ныряем по очереди, то я, то Костя, а иногда и оба, не говоря уже о том, что творилось, когда мы взяли с собой Феликса Бондарева и Максима Тесли – кто-то нет-нет, да и превратится в животное.

Не для этого я становился репером, конечно. В общем-то, я никогда им и не становился, а был всегда. У меня с детства было знание, что я должен писать. Когда дети в детсаду говорили, что хотят стать космонавтами или шоферами (по-моему, в моем детстве это были самые крутые профессии, шофер даже круче, потому что это имело связь с реальностью), я знал, что я – писатель. Мой папа репортер, я не очень понимал, что это значит, но знал, что буду рассказывать истории. Потом увидел, что бывают рассказы, стихи, реп, и каждый раз начинал этим заниматься.

Бонус не приятный, а какой-то обескураживающий.

Помню, как четвертая стена упала. Я выступал в пивном баре в одном из тех городов, в который хрен доберешься. Перед концертом мы продавали книги, и ко мне примостилась девочка с большой грудью, давай что-то спрашивать и отхлебывать мой сидр. А сидр нам с Костей наливали бесплатно, владельцы бара – они были и организаторы. Вот, дело уже близится к концерту, надо поссать. А очередь в туалет большая. Смотрю, что в этой очереди моя девочка-титьки.

– Пусти в толчок, а то мне реп петь надо.

Она говорит:

– А пойдем со мной.

Захожу с ней в туалет. Неловко как-то, люди же в очереди видят, что мы вдвоем идем, но я, уже закрывая дверь, останавливаю жестом руки подозрения, как бы говоря им:

– Ноу сакинг, ноу факинг, онли писинг, онли какинг.

Она, не смущаясь, садится на унитаз, я при ней целюсь в раковину, чтобы время сэкономить. Это очень уютный туалет, чистый, просторный, с большим зеркалом, напротив которого стенной книжный шкаф. С теми книгами, которые вы прочли в юности, а если не прочли, то вряд ли доберетесь до них сейчас. Рэй Брэдбери, Клиффорд Саймак, все эти серьезные парни, которые предупреждали нас, чтобы мы не путали берега. Поссал я, значит, помыл тут хер, поворачиваюсь к девчонке и на секунду ломаю субординацию, она как будто этого и ждала, чтобы авансом дать немного женского тепла, тут же часть меня пропадает у нее во рту. Я смотрю сверху, вижу ее согнутые ноги, тряпочку трусов, ее руку, которая уже – да – гладит мои яйца. Все, хватит, я заправляюсь, она встает, мы не обсуждаем произошедшее. Застегиваюсь и бегу на сцену, я уже на крючке. Черт-те что, говорю себе, руки трясутся, за микрофон хватаюсь, чтобы унять эту дрожь, ведь я же как раз таких вещей хотел избегать, знал же, что реп-культура чревата падением иллюзий относительно человеческих отношений, отвязанным шовинистом сделает самого нежного поэта-андрогина.