Евгений Алёхин - Ядерная весна [сборник litres]

Тут спрос тебя превратит в рок-звезду и обезьяну. Запах пиздятины поднимет в воздух, как запах сыра мышь по имени Рокки, а после уронит об пол. Если такие бонусы называть словом «приятный», всю эту психологическую свистопляску, то да, не ожидал даже таких ништяков получить, об этом в школе не рассказывают.

И ведь такое можно проделывать на каждом втором концерте. Поэтому стоит мозгу со скуки захотеть провести туловище по этому обезьяньему маршруту, чтобы в очередной раз воскресить чувство вины, целебное для эго, мозг, не особо брезгуя, берется за дело.

Тут сложно подсчитать. Раз в пятнадцать концертов? В десять? В три?

Начиналось-то все так хорошо. Обычно я запасаюсь планом. Если я буду снимать по отчетному видео каждый концерт и монтировать это видео перед сном, я удержусь весь тур от запоя и блядства. Либо же вести туровый дневник, терпеливо писать прозу, увлекательный документ с флешбэками в былые истории. Ведь через все это я уже проходил, нужно уметь остановиться, не разрушать себя и других.

Потом – хуяк – монтажная склейка, ты в какой-то подворотне спускаешь за шиворот самой некрасивой женщине на вечеринке – красивые-то уже поперек горла. Вся эта реп-поездка – сэд порно, сентиментальное и лиричное, как письма, которые хочется писать литературным друзьям из добровольной ссылки. Из покосившегося, но уютного домика в глуши.

«Смотрю я на нежный белый снег и вспоминаю свою жизнь, дорогой друг. Кладу я поленья в печь, а пока они разгораются, я поделюсь с тобой этой историей. Был у меня тур из пяти городов. У меня тогда только закончилась маниакальная стадия биполярного, длившаяся аж рекордные три месяца без перерыва, и я впал в тяжелые, полные чувства вины, думы. Зато работа кишечника наладилась, ведь до этого я дристал и похудел килограмм на десять, пока был лишен внутреннего критика, уходил от жены, снимал сериал и клипы, снимался в кино, писал новые треки и был влюблен до одури в красотку, вокруг которой и плясал этот эпилептический танец.

Короче, я задолжал всем денег, поехал в тур, и тут-то накрыло. Я вспоминал, какой я дилетант во всем, какое ничтожество. Я страдал, восстанавливая свое эго. Ссал в собственное нутро, не жалея жидкости. И за эти пять городов только в одном не случилась ебля, благодаря чему этот город стал историей.

Начинается она так.

Новосибирск.

В середине реп-сета, в короткой паузе между песнями, малая кричит мне:

– Алехин, я люблю тебя!

Я не будь геем, сразу же в ответ (не успел задуматься, так бы промолчал):

– Отсосешь?!

– Конечно.

Мы как будто забываем об этом, пока выступление не заканчивается. Я-то точно забываю. Иду в гримерку, кого-то обнял по дороге, кому-то расписался, пью пиво. Тут она меня и хватает и целует.

– Я здесь, – так говорит она мне. Как будто все это уже дело решенное.

Мы ходим, ищем место, в гримерке неудобно, она проходная, там и на сцену выход, и в коридор, да еще где-то Костя тут бродит, считает наши деньги и ищет меня. Побежали в женский туалет, там занято, в мужской – там есть свободная кабинка. Заходим, шпингалет отломан, я придерживаю дверь. Девчонка мне тут же расстегивает ширинку, достает половой хуй, одной рукой придерживает, другой счищает с него спутавшиеся трусы и джинсы. Ее губы совсем рядом. Я уперся в потолок и все свое несчастье депрессивной стадии трансформировал в омерзительную животную похоть, тут охрана хватает за дверь.

– Женщинам нельзя в мужской туалет! – гнусавит печально охранник.

Я понимаю, что это максимально тактичный человек, что нельзя его так обижать, но мы уже играем в разных командах.

– Пожалуйста! – прошу я. – Дайте нам пять минут.

Мы с ним тянем в разные стороны, девчонка застыла на коленях, смотрит на меня в пьяной растерянности. Я одной рукой держу дверцу, второй слегка давлю ей на голову, надо, надо, чтобы губы поцеловали хер. Но охранник побеждает, дверь открывается, он всматривается в эту картину и повторяет: „Женщинам нельзя“».

Я ставлю стакан, рассказав эту историю. Конечно, никакое это не письмо из ссылки, а просто история, рассказанная в баре. Бар «Буковски» в Воронеже.

– Ничего, – отвечает Саша, арт-директор этого места. – Из нашего туалета тебя никто не выгонит! Делай там, что пожелаешь.

Октябрь две тысячи пятнадцатого. Я накачиваюсь в этом баре, звук уже отстроен. Костя куда-то вышел прогуляться. Рядом – две девчонки. Они пришли до концерта, выпивают тут, вернее, только одна из них пьет, второй не наливают. Они слушали эту историю, и я, уже поддатый, не стеснялся их ушей. Одна из них подходит ко мне.

– Можно сфотографироваться?

– Конечно, – говорю я и обнимаю ее, поворачиваю морду к телефону.

Она берет меня за голову и говорит:

– Не так.

Целует губы и делает фотографию.

– Я Маша. И моя подруга тоже Маша.

– Хочу так же сфотографироваться с подругой, – говорю я.

Они уже обе рядом, я целую их обеих, по очереди и сразу.

– Мы обе Маши. Мне восемнадцать, а ей семнадцать.

Я целую их и смеюсь, хотя хочется плакать. Никакой радости, только надежда, что они отметят меня в инстаграме, а моя Баба, бросившая меня, неожиданно уехавшая с вещами неделю назад, увидит эти фотки и заревнует. Я приехал из Мурманска, трезвый, завязавший, заработавший немного денег и увидел, что ничего не осталось. Она не брала трубку несколько дней, потом сказала, что вернется, потом сказала, что не вернется, потом вернулась, но сразу ушла опять. Не хотелось ехать и выступать, но отменить концерты было нельзя. Посетители наполняют зал, нужно выходить на сцену. Из темноты на меня смотрят глаза.

О том, чтобы сейчас куда-то ехать, не могло быть и речи. Нам нужно было успокоиться и выспаться. Но у меня не получалось успокоиться. Я немного посидел над спящей Кристиной – Леонид и Лена спали в другой комнате – и решил пойти прогуляться. Рассвет уже заглядывал в окна, поэтому я поправил шторы, чтобы на лицо Кристины не падали утренние лучи. Легонько поцеловал ее и вышел. Вызвал лифт и, слушая звук его механизма, смотрел вниз через перила и лестничные пролеты. Какая страшная, утомительная ночь. Двери распахнулись, я вошел в кабину, нажал кнопку «один». Лифт тронулся. Я заметил клок Лениных волос на стене рядом с панелью. Волосы приклеились на запекшуюся кровь, как на клей. Леонид мой хороший друг, но я подумал, что никогда теперь не смогу относиться к нему так хорошо, как прежде. Я стал смотреть себе под ноги, машинально ища сигареты в кармане, хотя и знал, что они закончились. Ранняя осень и утренняя свежесть помогли мне унять волнение. Но адреналина в крови было еще слишком много, чтобы назвать мое состояние адекватным. До круглосуточного магазина нужно было пройти несколько дворов. Людей на улице не было, только слышно было, как где-то дворник метет тротуар. С чего все началось? В моей памяти все началось с того, как Лена сказала: