Натан Энгландер - Кадиш.com

А потом мальчик говорит:

— Вот меня все время ругают, да? Здесь, в школе?

— Да, а что? — серьезно откликается Шули.

— Дома так было, типа, всегда. Даже когда папа еще был… Трефные конфеты. Деньги из сумочки. За такие дела мне все время влетает, если попадаюсь. Вот что она говорила насчет того, почему мне нельзя его взять.

— О чем ты сейчас говоришь?

— Из нас, ее пятерых детей, — вот как мать говорит — именно я, если не возьмусь за ум, отойду от дереха [53] Дерех ( иврит ) — галахический образ жизни для еврея. . Кончу тем, что перестану быть шомер шабат [54] Соблюдающим субботу ( иврит ). , перестану быть верующим, стану жить по-гойски.

— Не приведи Бог! — говорит рав Шули.

— Она дала моему отцу слово, что бокалом будут пользоваться. Так она мне сказала. Сказала, она знает, что дала мне обещание, но отцу еще раньше дала обещание посерьезнее, и того обещания надо держаться тверже, потому что он отец и потому что он умер. И она не может со спокойной душой доверить бокал мне. Потому что видит, как я себя веду, — вот что она сказала. А потом велела выбрать что-нибудь другое.

Что теперь сказать? Как завоевать доверие здесь, но не подорвать доверие в семье?

— Она поступила так, — говорит рав Шули, — потому что когда-нибудь, в будущем, ты, возможно, перестанешь делать то, что полагается делать еврейскому мальчику?

Гавриэль кивает.

— Я думаю, намерения у твоей матери были добрые. Но хочу, чтоб ты знал: я уверен, уверен всем сердцем, что ты… что ты хороший мальчик. И хочу, чтобы ты знал, — говорит рав Шули, — не будь у меня своих детей, я бы отдал тебе свой бокал для кидуша, отдал бы с полной уверенностью, что он попадет в самые лучшие руки.

Шули улыбается своему ученику, а у того такой вид, словно он вот-вот расплачется. А потом Шули видит совершенно другое выражение лица.

— Можно мне теперь пойти на перемену?

— Иди, — говорит рав Шули. — Играй мирно.

Как часто Мири указывает ему верную дорогу?! Как часто она знает, чт о будет правильно?! Они берут детей с собой на свадьбу, и для Шули это воистину бальзам на сердце.

Во время бедекена [55] Бедекен — этап еврейской свадьбы, когда жених закрывает лицо невесты покрывалом, основной момент церемонии бракосочетания. невеста, совершенно ослепительная, восседает в кресле, как на троне. Покончив с раввинскими обязанностями, Шули берет под руку Хаима — отрадный момент единения отца и сына! — и они присоединяются к мужчинам, чтобы в танце, с топотом и уханьем, вести хассана на другую сторону зала, где жених наденет покрывало на невесту.

Шули тайком поглядывает на Мири: она танцует, прижав к груди Наву, в толпе женщин. Его красавица-жена, обхватив руками их дочку, подмигивает ему, когда он оказывается неподалеку.

Шули ликует на всех этапах свадьбы: во время кетубы [56] Кетуба (ктуба) — еврейский брачный договор. и хупы, ужина и танцев. Говорил он на церемонии очень хорошо, как сообщают ему все. Теперь он кружится в каждом хороводе, подпевает каждой песне. Когда жених и невеста садятся на кресла, Шули первым отплясывает перед ними сольный танец, а когда приходит время поднять молодоженов к потолку, немедля хватается за спинку кресла жениха.

Молодожены парят над головами собравшихся, и кто-то берет салфетку, чтобы хассан мог взяться за один уголок, а кала [57] Невеста ( иврит ). — за другой. Под музыку силачи поднимают и опускают кресла, а новоиспеченные муж и жена, зависнув в воздухе, визжат.

Шули смотрит вверх, любуясь супружеским союзом, который он только что освятил и в самом буквальном смысле поддерживает. Глаза заливает пот, плечи гнутся под тяжкой ношей.

И эта-то мысль о ношах и союзах, зрелище молодой четы, взмывающей к Небесам, и туго натянутая салфетка в руках супругов, — все это заставляет Шули мысленно вернуться к церемонии подписания кетубы. Задуматься о брачном договоре и о носовом платке, который жених достал из кармана и отдал Шули для передачи эйдим — двум кошерным свидетелям. Это был киньян, скрепляющий договоренность, материальный символ обязательств, взятых на себя этими людьми.

Сногшибательная догадка настигает Шули. Он оступается, колени подкашиваются. Те, кто держит кресло вместе с ним, испуганно перехватывают груз. Глядят на Шули встревоженно и раздосадованно: силятся не уронить хассана, не размазать, как Шалтая-Болтая, по полу.

Мужчины торопливо опускают кресла на пол, все широко улыбаются и аплодируют, чтобы замять происшедшее, а Шули тем временем ковыляет к дверям мимо сына и дочки, покидает зал. Замечает, направляясь к выходу на улицу, как Мири выскакивает из круга женщин, танцующих хору.

И вот отчего у Шули голова идет кругом — от осознания того, что все его годы тшувы, целая жизнь искупления грехов ничего не сделали для его отца. Ни зажигаемые на йорцайт свечи, ни совершаемые Шули обряды. Двадцать лет кадишей, ничего не значивших, потому что не Шули должен их читать. Пусть Гавриэль не встает, когда ему полагается, но разве Гавриэль не стремился возложить на себя более долгосрочную ответственность? Разве не выбрал Гавриэль себе в наследство отцовский бокал для кидуша, хоть и прекрасно понимал, что из-за его йецер а-ра — зародившегося в нем дурного начала — владение бокалом взвалило бы на него трудновыполнимую задачу?

Этот пишер [58] Сопляк, маленький мальчик ( идиш ). , совсем маленький — даже пушок на щеках не растет, — преуспел в том, в чем Шули потерпел неудачу. Вознамерился служить своему отцу долгие годы.

Мири догоняет Шули еще до перекрестка.

— Что тебе в голову взбрело, муж мой? — спрашивает она с неподдельной тревогой. — Ты пьян? У тебя лицо позеленело.

— Я догадался, — говорит он. — Догадался, что расшевелил во мне тот мальчик.

— Только не тот ученик, — огорченно говорит Мири. — Ни к чему здесь об этом думать.

— А есть ли более подходящее место, чем свадебный зал, — говорит он, — когда надзираешь за подписанием договоров, когда претворяешь любовь в закон? Дело в киньяне, — говорит ей Шули, нервно озираясь, словно их кто-то может подслушать. — То, что я вернулся в лоно религии, еще не означает, что я все принес с собой обратно. На том сайте, в прошлой жизни, я уступил то, что принадлежало мне.

— Шули, разве это новость? Сколько раз мы с тобой об этом толковали, сколько лет? Ты оплатил услугу, вот и всё.

— Нет, не всё. Не знаю, может, я даже тебе не говорил. Когда я ставил подпись, там была виртуальная авторучка, которую я вложил в виртуальную руку. Я совершил киньян. Передал свои права другому, передал взаправду. А это значит, что даже теперь вспоминать моего отца — обязанность того, другого человека.