Натан Энгландер - Кадиш.com

В третий день напряженного предвкушения, в день, когда, как четко гласит Библия, всякая боль достигает пика, рав Шули, шаркая, входит в кабинет миссис Мейерс, приближается с величайшим смирением, потупив взор.

Потупив настолько, что ему видны лишь облезлые и поцарапанные металлические ножки стола миссис Мейерс да невнятного цвета кафель, на котором стоят эти ножки. А вот чего ему не видно — миссис Мейерс, ожидавшая визита, уже протягивает ему лист бумаги.

Когда он берет лист, миссис Мейерс проделывает то, чего рав Шули за ней никогда раньше не замечал. Закатывает глаза, совсем как его сестра. Точь-в-точь.

— Спасибо, — говорит он, хотя не ощущает ни малейшей признательности. Уже видит, что это не вожделенный ответ, и разочарование бесит Шули настолько, что листок в его руке трясется. Вместо письма миссис Мейерс вручила ему инструкцию по пользованию школьной системой электронной почты. А на полях написала толстым черным фломастером его адрес электронной почты (который он знает) и его пароль (который он умышленно забыл).

— Справляйтесь сами, — говорит она. — С этого дня электронный «Пони-экспресс» [63] Легендарная служба по доставке почты, существовавшая в 1860–1861 годах в США. Почту доставляли курьеры на лошадях. закрывает лавочку. Я пристрелила почтовую лошадь.

— Понял, — говорит рав Шули, прикидываясь бодрячком, хотя страх уже завладел им.

Он же не собирался вновь впускать в свою жизнь компьютер. Выход в сеть, заполнение заявки должны были остаться единственным, экстраординарным случаем. Разовой вылазкой в интернет, как Шули надеялся и молил Бога.

После того как миссис Мейерс запретила ей надоедать, рав Шули обнаруживает, что вновь подпал под дьявольские чары технического прогресса. Ничего не может с собой поделать: его влечет в компьютерный класс, к монитору. Шули заходит туда каждое утро — и до, и после молитвы, и на каждой перемене. В последующие дни раз за разом прерывает свои уроки, чтобы прерывать чужие. Машет учительнице информатики, говорит:

— Продолжайте, продолжайте, — а сам присаживается за свободный компьютер, чтобы вновь проверить почту.

Шули не может отделаться от опасения, что указал в форме неверный адрес и, значит, это с ним самим, а не с Хеми невозможно связаться. Не находя другого объяснения молчанию, рав Шули каждое утро подает все ту же заявку, слово в слово.

За эту версию он держится, пока не обнаруживает, что созерцал пустую графу «Входящие» целую неделю. И тогда решает, что всему виной его лаконичность. Очевидно, он показался им слишком холодным и бесстрастным — и потому он принимается отправлять на сайт пространные эпистолярные размышления о своем отце и Хеми, о своей жене и ненаглядных детях, обо всем, что когда-то сделал не так, и о том, что теперь делает, как подобает.

Бомбардирует сайт мини-наблюдениями типа: «Знаете, каким дряхлым казался мой отец, когда я его потерял? Только в пятьдесят лет я понимаю, что в действительности он был еще совсем молод».

Шули надеется: тот, кто получит эти послания, кто бы он ни был, сжалится и ответит. А сам пока берется за поиски другого способа связаться с сайтом.

Хотя Шули — завзятый луддит, он еще не разучился лазать по интернету, гуглить разные варианты обрывочной информации, которой располагает. Кроме нескольких хвалебных отзывов на Yelp [64] Популярный сайт отзывов о заведениях общественного питания, фирмах, оказывающих всевозможные услуги, и т. п. , Шули не удается отыскать ничего конкретного — ни прямого адреса электронной почты, ни номера телефона, ни адреса в Иерусалиме, — и закрадывается подозрение, что эта ситуация и впрямь доведет его до психического расстройства. А если он так никогда никого и не найдет? А если найдет, но ему скажут, что Хеми исчез бесследно? А если в этом взрывоопасном регионе судьба Хеми сложилась — не приведи Бог! — трагически, и тот вопиюще неверный шаг уже не исправить — слишком поздно?

Что, если в эту самую минуту кто-то скорбит по человеку, который скорбел вместо Шули?

Охваченный этим новым беспокойством, Шули принимается бомбардировать сайт паническими письмами, выспрашивает, здоров ли Хеми, все ли у него в порядке, умоляет подать весточку.

Часто, уже нажав на «Отправить», отчитывает себя за то, что мог показаться чересчур любопытным или чересчур истеричным, и потому шлет вдогонку извинения, и сразу же раскаивается в том, что их отправил, но и извинения не удостаиваются ответа.

Две недели такой жизни, и Шули больше не в силах ее выносить. Сейчас он в спортзале, который заодно служит и школьной столовой, и молитвенным помещением. Шули косит глаза, поправляет на голове коробочку тфилин, расправляет на спине крылья талеса. Спускаясь с кафедры, присаживается на скамью рядом с несколькими благочестивыми, ответственными мальчиками. Скорбно смотрит на баскетбольное кольцо над головой, гадая, как дотянуть до вечера. Воображает, что сидит напротив Хеми. В его грезах этот спортзал, гудящий от молитв, превращается в маленькую стейкию в Иерусалиме, они с Хеми сидят за столиком на двоих, между ними — миска с хумусом и блюдо со свежеиспеченной питой.

Огромная дистанция между ним и этой альтернативной реальностью исторгает у рава Шули громкий вздох. Все мальчики оборачиваются — все, кроме Гавриэля, который и сам замечтался: голова запрокинута, глаза остекленели.

Как только Шули раньше не додумался? Решение очевидно. Те же безнадежные по части учебы школьники, неспособные продраться через страницу Гемары, способны с завязанными глазами собрать разобранный мобильник. В этом мире — в мире, где мы вынуждены уныло влачить свою ношу, — эти мальчики ко всему равнодушны. Зато в альтернативной вселенной компьютеров и игр эти чудовища блистают. Гавриэль наверняка может его выручить.

Сегодня пятница, короткий день, когда детей отпускают пораньше, чтобы они дома подготовились к шабату. Рав Шули, зная, что ему удастся впрячь Гавриэля в работу только после выходных, совершает приготовления к шабату, каменея от напряженного ожидания.

Мири — а она почти отчаялась ему помочь и умоляла, чтобы он посоветовался со своим раввином, — теперь уговаривает его сходить на прием к их соседу-психиатру.

— Так унывать на глазах у детей, когда с небес вот-вот спустится Малах Шабат, неуместно, — говорит Мири, упоминая имя шабатнего ангела, прилетающего в каждый еврейский дом. — И неуместно, нелепо так изводиться из-за кадиша по отцу, который уже двадцать лет в могиле.

Шули внимает ее словам, усердно пытаясь изобразить на лице глубокое внимание.

— Ты меня слушаешь? — говорит Мири. — Ты не расслабляешься даже на шабат, когда и мертвецам дают передышку от адских мук. Я опасаюсь за твое здоровье.