Натан Энгландер - Кадиш.com

— Это я тоже усвоил, — говорит Ларри. — Я провел здесь всю неделю. Надевал тфилин. Делал свою работу.

— Но мы оба знаем, что завтра ты эту работу бросишь. А мне очень-очень нужно, чтобы ты ее не бросал, Ларри. — Теперь в глазах сестры отчаянная мольба, а лицо, с которого смотрят эти глаза, потрясает Ларри: как же оно постарело, сколько лет прибавила сестре общая утрата.

Что же он сам увидит в зеркалах, когда с них снимут завесы, гадает Ларри.

— Ты не обязан быть религиозным, — говорит сестра. — Не обязан верить. Можешь ни о чем не думать, ничего не чувствовать, есть свои чизбургеры на завтрак, обед и ужин. — Тут она быстро оглядывается на Роя — удостовериться, что справляется с ролью. — Но ты не можешь пропускать миньян. Ни разу. Никогда. Этого ждет от тебя наш отец — ждет в эту самую минуту, ждет, находясь в Олам а-ба [13] Олам а-ба ( иврит ) — «мир следующий [за физическим]». Это понятие подразумевает как мир, в котором мертвые вернутся к жизни, так и мир блаженства, рай, куда души попадают после жизни в этом мире. — Примеч. ред. . Потому что это и только это — твои дела, твои слова — создает нашему отцу наилучшие условия пребывания в Грядущем Мире.

— Так и есть, — говорит рав Рой, а Хаффман кивает. И оба мужчины вслед за Диной таращатся на него, подражая, как умеют, сестринскому умоляющему взгляду.

Всем им известно, что Ларри ничуть не намерен провести целый год в синагоге. Что Ларри никоим образом не управится — и не собирается управляться — с выполнением столь неимоверного обязательства.

На пристальные взгляды Ларри отвечает пристальным взглядом — смотрит не на сестру, а на мужчин, поочередно. Дина привела их, ища моральной поддержки, и Ларри хочет от них того же. Поддержите мою сестру. Сделайте так, чтобы она почувствовала себя под защитой, в безопасности, почувствовала себя праведницей, сознавая, что исполнила свой долг.

Если только Ларри пообещает читать молитву, будет ли Дине хоть какой-то урон от его небрежения? И — давайте откровенно — велика ли разница для покойного отца на Небесах, читает Ларри молитву или нет? Неужели хоть кто-то искренне верит, что Бог отмечает в своем журнале галочкой каждое благословение, произнесенное Ларри?

Но глаза Дины, этот взгляд… Сестре нужно своими ушами услышать обет. И Ларри обещает.

— Обещаю, — говорит он. — Не пропущу ни одного раза.

При этих словах Дина испускает вопль, душераздирающий. Если бы она могла броситься в объятия рава Роя, ища утешения, если бы у этих людей разрешалось прикасаться к тем, с кем они не состоят в браке, она сейчас рыдала бы у раввина на плече, а он гладил бы ее по голове — то есть гладил бы ее парик.

Вместо этого она говорит Рою:

— Я вам говорила. Говорила, что он так скажет. Я попыталась. Сделала, как вы велели.

Ларри отвечает, словно Дина обращалась к нему:

— Но я сказал «да». Сказал, что буду молиться. Сказал, что все сделаю.

— Но ты врешь! — кричит она, твердо упираясь ногами в пол, всем телом кренясь в сторону Ларри.

— Тише, тише, — говорит рав Рой Дине, успокаивая ее. — Давайте не будем говорить «врешь», когда мы можем предполагать благие намерения. Вы врете? — спрашивает он Ларри.

— Нет, — говорит Ларри. — Не вру.

— Видите? — говорит Дине раввин тоном, позаимствованным прямо из учебника для раввинов. — Он знает, ваш брат знает, что такое обязательство — истинное благословение. Мы все хотим для вашего отца одного и того же: чтобы он нашел лихтиг Ган Эден, воистину светлую жизнь после жизни. А чтобы он ее обрел — нам всем известно, что д о лжно одиннадцать месяцев во имя него читать кадиш.

Ларри указывает, что это, строго говоря, им всем известно, известно с детства, и сестра только что так и сказала, примерно две секунды назад. А еще указывает, что глубоко оскорбительно даже делать вид, будто об этом нужно твердить снова и снова, разжевывать. Именно ради этого момента они завербовали Дуви Хаффмана. Потому что всякий, кто приходил с визитом соболезнования, видел, как резко, раздраженно и откровенно-сердито Ларри обходился с сестрой. И все евреи во всем городе, в том числе сам Рой, знали: каким бы дельным священнослужителем он ни был, когда этот добрый раввин проповедует не своим единомышленникам, охотно верящим ему на слово, он начисто лишен харизмы. Итак, настает очередь Дуви.

— Раввин и ваша сестра хотят сказать… — говорит Дуви, — они имеют в виду…

— Да-да, — говорит раввин. — Скажи ему, что мы имеем в виду.

В затруднении Хаффман так и эдак наклоняет голову, собираясь с мыслями:

— Есть опасения, что вы пообещаете все исполнять, а на самом деле подумаете, что нас не затронет то, что вы в действительности будете делать. Возможно, вы решите: не все ли равно? Кто, в конце концов, узнает?

Какого прекрасного переводчика выбрали себе раввин и Дина! Какого умелого толкователя намерений обрели они в лице Дуви Хаффмана. Ведь в точности так Ларри и подумал.

— Именно это опасение, — говорит Дуви, повышая голос на октаву, — вынудило вашу сестру к резкости, а раввина — к излишним пояснениям. Я не ради себя спрашиваю второй раз, а ради вашего отца. Мы пытаемся высказать предположение, удостовериться…

— В моем обещании? Которое я только что дал?

Хаффман обдумывает услышанное, а Дина стоит, скрестив руки, ярясь.

— Если вы даете обещание лишь затем, чтобы мы от вас отстали, — говорит Дуви, — то мы просим: пожалуйста, хотя бы скажите все как есть. Скажите прямо. Чтобы мы могли найти честную отправную точку для очень важного разговора.

Теперь черед Ларри призадуматься. Он размышляет неторопливо, а Рой — разве он может выдержать чье-то молчание?

— Кадиш. Всякий раз, когда вы читаете его вслух, — говорит Рой, — это влияет на положение вашего отца в Грядущем Мире. Это буквально влияет на его нешаму [14] Нешама ( иврит ) — душа, дух. в месте, где он, возможно, прямо в эту секунду собирает хворост для своего же костра.

Это… для Ларри это удар под дых.

— С ума посходили? Вы думаете, что мой папа сейчас собирает хворост, чтобы себя сжечь?

— Возможно, это метафора — про хворост, — творит рав Рой, воздев руки.

— А костер? — допытывается Ларри.

— Костер есть костер. — На лице Роя прямо-таки написано: «Лгать я не в силах».

— Вы все рехнулись. Все до одного. И грехи сына не переходят на отца! Все устроено совсем не так.

— В некоторых случаях переходят. Если ребенок еще не достиг возраста бар мицвы, допустим, — это был бы пример перехода с сына на отца. — Рав Рой отступает на шаг назад, прячется за Дину, когда Ларри багровеет от гнева. — Но мы говорим не об этом, — продолжает он из-за плеча Дины. — В данном случае. Здесь это не имеет негативного смысла. Это прекрасно. Это вас возвышает. И вашего отца тоже возвышает. Это возвышает даже Бога! Как говорит нам Раши… [15] Раши — крупнейший средневековый комментатор Талмуда и один из классических комментаторов Танаха, духовный лидер французского еврейства в XI — начале XII века. — Примеч. ред.