Мелина Марчетта - В поисках Алибранди

Он ухмыльнулся, и по тому, как сложились его губы, я поняла — Джейкоб сдерживает смех. Я знала, что он помнит меня на той тропинке.

— Это не об твои очки я размазал пару яиц? — уточнил он.

— Польщена, что вспомнил. Я споткнулась об урну и порезала руку о битое стекло.

— Да ладно тебе. Нас ведь наказали. Мы не ходили в школу шесть недель.

— Очень смешно. Тогда были шестинедельные каникулы.

Он потеребил девчонку-пресвитерианку впереди меня и спросил, чему посвящена ее будущая речь.

— Профессиям, которым учат в университетах. — Она игриво улыбнулась, а потом снова отвернулась.

— Классный выбор, — сказал он, глядя на меня и строя рожицу ее спине.

Кое-кто подготовил речь о снижении государственного финансирования школ, кое-кто — о профессиях. Популярны были проблемы охраны окружающей среды и бездомных.

Я решила говорить о сексуальном просвещении в наших школах в связи с проблемой СПИДа. Как-то раз мне уже довелось делать доклад по этой теме на конкурсе по ораторскому мастерству, и я выиграла, поэтому знала, что не ударю в грязь лицом.

Я говорила пять минут, после чего пожала предложенную евреем-качком руку. Пресвитерианка кивнула в знак одобрения, когда я шла садиться. Джейкоб Кут пихнул меня локтем, отчего я едва не перелетела через соседа.

— Отличная речь. В нашей школе только в старших классах говорят о СПИДе, и все впустую, потому что к этому времени большинство из нас уже годами занимаются сексом.

Я неопределенно кивнула, смущенная, что он поделился такой информацией.

— А ты о чем будешь говорить?

Джейкоб сунул руку в карман и достал презерватив.

— Хочу показать всем, как с этим обращаться, — серьезно произнес он, вставая с места.

Я ужаснулась, поняв, что он не любитель дебатов и, скорее всего, не подготовил речь. А еще забеспокоилась, что, сидя в задних рядах, ничего не смогу разглядеть, и сама же устыдилась своих мыслей. Пока Джейкоб не встал перед микрофоном.

— Сегодня я говорю о голосовании, — уведомил он, засовывая пальцы в карманы.

У меня вырвался вздох облегчения, но тема показалась скучноватой.

— Мне кажется, что все политические партии одинаковы, — начал он, слегка высокопарно. Вынув пальцы, Джейкоб помассировал шею одной рукой. Белый рукав задрался до локтя, стал виден загар. Не такой, как у завсегдатаев пляжей. Больше похож на тот, что появляется от работы на воздухе. — Все политики обещают одно и то же. Одинаково лгут, и честно говоря, не понимаю, почему нормальные голосующие на это ведутся. Всем ясно, что нам впаривают то, что мы хотим слышать.

Я чувствовала, как моего соседа-еврея перекосило от слов «ведутся» и «впаривают».

— Раньше я думал, когда придет мой час голосовать, — Джейкоб стукнул себя кулаком в грудь, — я даже не почешусь. Может, кину в урну пустышку. А может, вообще не пойду. Все потому, что до недавнего времени я задавался вопросом, какой в этом смысл? Что вообще хорошего в нашей политической системе? Почему мы называем себя счастливой страной, в то время как половина населения не в состоянии платить за жилье?

Он ткнул пальцем в нашу сторону, и я почувствовала, как мой сосед сел прямо и стал прислушиваться.

Джейкоб пожал плечами.

— Знаете, я понятия не имел, о чем сегодня говорить, потому что мне сказали о выступлении всего лишь час назад. Я хотел рассказать о свободе, которую чувствуешь, оседлав мотоцикл, но это не подходит к теме акции. Когда моя соседка говорила о невежестве в сексуальном образовании, я заволновался. Мне и в голову не приходило что-либо столь же стоящее, как ее речь. Пока я не оглянулся и не увидел вас.

Он потряс головой со смешком.

— И я почувствовал себя счастливчиком. Потому что у нас есть выбор, и я думаю, что мы голосуем не для того, чтобы победила лучшая партия, а чтобы не допустить к власти худшую. Потому что мы можем встать и протестовать. Нас могут бесить предложения премьер-министра. Мы даже можем обозвать его членоголовым. Мы можем точно так же обозвать и премьера, и лидера оппозиции. Мы можем орать, визжать, протестовать и даже сжечь собственный флаг, если захотим. Потому что мы свободны делать что пожелаем, а если нарушим закон, то суд будет справедливым. Но в некоторых странах люди не могут этого делать. Им нельзя выйти на площадь вроде нашей с протестом. В некоторых странах наши сверстники не могут толком ни учиться, ни жить, потому что рядом стреляют. В некоторых странах однопартийная система, а еще есть Народная армия, и когда люди выходят и высказываются, как мы сегодня, кричат, визжат, выражают свою точку зрения — Народная армия в них стреляет. В молодежь вроде нас, — добавил он почти шепотом. — Так что вперед. Давайте останемся равнодушными. Давайте не ходить на выборы. Давайте позволим любому руководить этой страной. Давайте все будем невежественными, и давайте гордиться своим невежеством. И может быть, однажды у нас тоже появится Народная армия.

Он сел со мной рядом и все, кто сидел в этом ряду, качнулись вперед — посмотреть на него, прежде чем зааплодировать. Я поняла, где его друзья, по крикам и свисту, доносившимся с той стороны.

Я была поражена. Не только тем, что он сказал, но и тем, как он это сделал. Никогда бы не подумала, что Джейкоб Кут способен на такое красноречие.

Еврей перегнулся через меня и пожал запястье Джейкоба в духе боевого братства.

— Впечатлил, — шепнула я.

— Не думала, что я смотрю новости, да? — хохотнул он.

— Нет.

— Ну, раньше я смотрел политические обозрения.

— Шутишь? Моя мама вечно твердит, что если съемочная группа с опросом о текущих событиях придет к нашим дверям, она захлопнет их с треском, хотя нам нечего скрывать. Она подозревает, что журналисты все равно что-то накопают.

— Да уж, каждый раз, как напьюсь, просыпаюсь утром в испуге — кошмар снится, будто я опозорился.

Я засмеялась и тряхнула головой.

— Как ты вообще сюда попал?

— Однопартийная система голосования. Если бы меня не выбрали школьным старостой, я бы переломал всем ноги.

— Так ты староста школы?

— Увы. А ты?

— Заместитель.

— Плохо. У нас все могло бы сложиться.

Я открыла рот, чтобы ответить, но не издала ни звука. Гадала, всерьез он это сказал или нет. Пока мы слушали следующую речь, я не могла не думать о его закатанных рукавах и загорелых руках.

Вот когда в голову пришли остроумные ответы на его реплики. Но, как всегда и бывает с остроумными ответами, слишком поздно.

После прозвучало еще несколько речей. Отличных речей, их произносили лучшие ораторы школ, но ничто не шло в сравнение с его речью. Мы говорили отточенными фразами, без страсти. Страсть потерялась после первых побед в нескольких дебатах. И речи стали для нас обыденностью.