Мона Авад - Зайка

Но однажды ночью сверху доносится громкий скрип.

Что это за звук?

Я смотрю на Аву. Та в ответ лишь пожимает плечами. Мне кажется, что сейчас она поддразнит меня и скажет, что это пришел Ктулху, но она говорит:

– А! Это Макс, наверное.

– Макс?

– Мой постоялец. Переехал сюда после того, как ты ушла.

– Наверх? Сюда, в этот дом? А почему я не…

– Он пропадает целыми днями, приходит очень поздно. Надеюсь, мы не слишком шумели и не разбудили его.

– Шумели? О чем ты?

– Ну вот, помяни черта, – вздыхает Ава.

И вот он появляется в дверях гостиной. Стоит так, словно всегда здесь был. Усмехается, прямо как в голубом салоне автобуса. Татуировка-топор черно поблескивает на шее. Волосы хулиганисто растрепаны. Глаза – неуловимый дым. Так, значит, он мне не приснился.

Не-а , отвечает мне его взгляд. Не приснился. Совершенно точно. И словно в доказательство этого Ава подходит к нему, и он ее целует. Засасывает. Очень эротично. Так, что становится ясно – они делали это и раньше. И вот, наконец, он отстраняется и смотрит на меня. Его ровные, правильные губы измазаны «Опасной Леди». Длинные руки обнимают ее тело, трогают его так запросто, словно уже хорошо знакомы со всеми его изгибами.

– Здравствуй, Саманта.

Честное слово, я не представляю, какое выражение, должно быть, возникло у меня на лице в эту минуту. Я смотрю, как он стоит, прислонившись к дверному проему. Словно он вовсе не плод моего необузданного воображения, вырванный из маленького мохнатого, прыгающего чрева. А обычный парень, и всегда им был. Крутой. Сексуальный. Пугающе-сексуальный. Которого, как выяснилось, зовут Макс. Крутой сексуальный парень по имени Макс, с дымчатыми глазами, высокий, сутулый, в черном рваном пальто на куче булавок, стоит тут как ни в чем не бывало, с небрежной грацией прижимаясь плечом к косяку. Его руки в пальто-шинели все еще обнимают Аву. А та произносит:

– О, так вы знакомы?

– Нет, – быстро отвечаю я.

– Да, – одновременно со мной говорит он.

Ава бросает взгляд на меня. Переводит на него. Потом опять на меня. Ну, и кто говорит правду?

– Мы где-то пересекались, – бросает он. Небрежно. Так небрежно! Я замечаю, что его ногти выкрашены в серебристый цвет. И остро заточены. – Не так ли, Саманта?

В этот момент мой телефон неожиданно вибрирует. Впервые за много недель. У него на лице вздрагивает улыбка.

– Ты… – это все, что мне удается из себя выдавить.

Ава смотрит на меня так, словно хочет спросить: «Какого черта с тобой происходит?»

– Не обращай на Хмурую внимания. У нее были тяжелые времена. Длинная история.

Он кивает – сочувственно, так, словно все понимает. А затем направляется ко мне, и как будто с каждым шагом становится все выше и выше. Пока его длинная колючая тень не падает в тот угол, где я сижу, упершись ладонями в пол, и не накрывает меня с головой.

Он опускается передо мной на корточки, пока его подернутые дымкой глаза не оказываются со мной на одном уровне. Я снова чувствую, как у меня в груди все распахивается ему навстречу. Как по телу прокатывается озноб. Он берет меня за руку. Подносит ее к своим человеческим губам. И целует. Совсем легонько. А потом просто роняет. Протягивает руку и ерошит мне волосы так, словно я собака.

– Мне пора идти, любовь моя, – говорит он, обернувшись к Аве.

Любовь моя? Любовь?

Я пьян от любви, Саманта , сказал он той ночью в автобусе. Я смотрю на отпечаток помады Авы, который он оставил на моей руке. Теперь я узнаю взгляд, которым он смотрит на нее. Так я однажды смотрела на солнце, брызжущее сквозь густую золотисто-зеленую листву деревьев. И он смотрит на нее вот так, пока она, словно не замечая этого, небрежно просит его вернуться домой – домой! – пораньше, чтобы мы могли посидеть втроем. И, может, выпить чего-нибудь?

– Ни за что не пропущу такое событие, – говорит он.

И обещает, что даже принесет нам ужин.

– Только на этот раз уже убитый, пожалуйста, – говорит Ава.

Он улыбается и кивает. Но его взгляд и изгиб губ словно говорят нам, «хотя кто знает, на что я способен» . Я наблюдаю за тем, как они улыбаются друг другу с таким видом, словно только что прозвучало что-то очень личное. Шутка, понятная лишь им двоим.

А затем он снова ее целует. На сей раз так глубоко и долго, что мне кажется, будто пока я наблюдаю за ними, вжавшись спиной в диван, проходит несколько дней и солнце несколько раз ныряет за горизонт. Когда они наконец отлипают друг от друга, у нее на губах уже не осталось помады, а вокруг образовался розовый воспаленный ореол. Такой же окружает и его припухшие губы, когда он оборачивается ко мне и произносит:

– До скорого, Саманта.

Он выходит за дверь, оставив позади шлейф из лесного запаха, в глубине которого тянется нитью дикий животный аромат, который напоминает мне… Как будто я могла забыть.

Я достаю телефон. Он вибрирует снова и снова. Четыре пропущенных звонка. Четыре сообщения. В каждом лишь одно слово, всего лишь одно, даже слишком знакомое. В сопровождении: вопросительного и восклицательного знака, тюльпанчика и привидения, нарочитой точки или вообще без всего.

И в этот момент приходит еще одно:

«Где ты, Зайка?»

Кролик, приготовленный четырьмя различными способами. Это его фирменное блюдо. Он надеется, нам нравится.

– Нравится? – переспрашивает Ава. – Да у моего рта оргазм.

– Оргазм у рта, – повторяет он. – Мне нравится.

В свете свечей я наблюдаю за тем, как он разрывает кроличью тушку и ломает ее кости человеческими пальцами так, словно не имеет к этому животному никакого отношения. Интересно, а Любимые едят кроликов? Никогда не видела, чтобы они ели что-нибудь, кроме конфет «Пикси Стикс». Он вгрызается в кроличье мясо белыми человеческими зубами. Запивает красным вином, которое сам же и принес, точнее, уверена я, украл. И все время смотрит на Аву. Она – его падающий вишневый цвет. Молчаливый лунный свет. Шепчущая листва.

Его звериная тень взбирается по стене. Рогатая, мохнатая, клыкастая. Тени Любимых тоже были рогатыми? Не помню такого. Как Ава этого не замечает? Но она и правда не замечает. Совсем. Она смотрит на него с другого конца стола, подпирая голову кружевным кулачком. Сигарета обратилась в пепел между ее пальцев. Она так очарована, словно он Жак Брель [61] Брель , Жак (1929–1978) – бельгийский франкоязычный поэт, бард, актер и режиссер. – Примеч. ред. или, может, Люкс Интериор, готовый спеть ее любимую песню про Амстердам или про наркотики. Верит ему, когда он говорит ей, что тоже мечтает сравнять Уоррен с землей. Он тоже питает слабость к The Cramps, Скотту Уолкеру [62] Уокер , Скотт (1943–2019) – американо-британский певец, поэт-композитор, музыкальный продюсер, бывший участник популярной группы The Walker Brothers. – Примеч. ред. и французской музыке шестидесятых, а также партитурам Генри Манчини [63] Манчини , Генри (1924–1994) – американский дирижер и композитор кино. Написал музыку почти к 500 фильмам и телесериалам, выпустил 90 альбомов, получил за свою музыку четыре премии «Оскар», две номинации на «Эмми» и 20 призов «Грэмми», включая награду «За жизненные достижения». . О, и еще он просто обожает танцевать. Особенно танго.