Мона Авад - Зайка

– Я что-то уже очень устала, – говорю я, отстраняясь от нее. – Наверное, мне лучше пойти отдыхать.

Но я никуда не ухожу. Я сажусь на диван и наблюдаю за тем, как они танцуют у огня, который, кажется, и не собирается угасать. Я подношу к губам его, все еще дымящуюся, сигарету. Пью его виски – на вкус как костер на берегу Северного моря. Наблюдаю за тем, как их души переплетаются, словно щупальца осьминога. Я в ужасе. Я в оцепенении. Не могу даже описать, как меня все это смущает. Я уже дико пьяна, но не могу отвести взгляд и перестать смотреть. На то, как он смотрит на нее. На то, как она смотрит на него. Просто сижу и пью огонь костра, который он периодически подливает в мой стакан. Телефон вибрирует уже без остановки, но я не обращаю на него внимания.

«Зайка, это не смешно. Куда ты исчезла, черт возьми!»

«Зайка, ты че, умерла? Тебя убили твои стремные соседи? Если ты жива, напиши мне плз!»

«Эй! ГДЕ ТЫ, мать твою?»

«Сэм, тебя в последнее время совсем не видно в кампусе. Я беспокоюсь. Нам нужно встретиться. И поскорее».

Края мира размываются, пока я наблюдаю за тем, как он бесконечно долго кружит Аву. Они не останавливаются, когда останавливается пластинка. И тут я все понимаю, хоть где-то в глубине души и так это знала.

Они трахаются.

Ну конечно же. У них был секс.

– Конечно, мы трахаемся, – фыркает она на следующий день. – Тебе что, двенадцать?

Мы сидим у нее на крыше. Небо раскинулось над нами серым шифером. Она смотрит на меня так, словно и правда хочет, чтобы я ответила, двенадцать мне или нет. Потому что именно столько лет должно быть человеку, который шепотом спрашивает у взрослой женщины: «Так вы с ним… ну, это?»

– Трахаемся? – договаривает за меня она.

Это слово бьет меня, точно пощечина, и похоже, что ее отметина проступает у меня на лице. Ой, не смотри на меня в таком ужасе, говорит она. Я говорю, что я не в ужасе, и тогда она говорит – видела бы ты свое лицо. А видно его отлично , спасибо курицам, которые заплетали все эти тупые косички. Моя «стервозная занавеска» еще не выпрямилась до своего изначального состояния. Так что ей прекрасно видно и мои глаза, и дрожащие губы, хоть я и стараюсь изо всех сил оставаться спокойной и непринужденной. Как будто я ни разу, совсем, ни капельки не в ужасе от того, что Макс, в отличие от кастрированных мальчиков-зайчиков, вполне способен заниматься полноценным человеческим сексом. Да еще и с моей лучшей подругой.

– Как спалось, Саманта? – спросил он меня сегодня утром, и, не дожидаясь ответа, чмокнул в нос, после чего поцеловал Аву – в губы, в шею, в ухо, в плечо, снова в губы, в другое ухо, снова в шею.

А потом просто ушел. Неизвестно куда. Кстати, очень интересно, куда он все время ходит?

Я не знаю, наверное, на эти ваши лекции-шмекции? Работает над проектом. Он говорит, что это очень специфическая работа, что бы это ни значило.

С нетерпением жду, когда ты увидишь, Саманта , прошептал он, когда мы с ним разминулись в дверях. Но только когда я закончу, разумеется.

– В какой он группе на моем факультете? – спросила я у Авы.

– Откуда мне знать? Я за ним не слежу. Я тебе не одна из этих куриц.

Я разглядываю лоскутки травы, пробивающиеся сквозь снег на лужайке внизу. Усыпанные набухшими почками ветки, роняющие талую воду. Воздух напоен сладким, упоительным ароматом цветения, как будто все растения вокруг занимаются сексом. У меня в голове все плывет, пока Ава рассказывает, как они начали трахаться. Тогда она думала, что я умерла, или что меня втянули в свою секту «курицы». Она была разбита и одинока, но пыталась простить меня, потому что я перестала быть самой собой, от меня осталась лишь тень меня прежней. И тут нарисовался он, начал интересоваться насчет жилья, хоть она и не давала рекламу. Просто возник из ниоткуда. Хулиган с превосходным музыкальным вкусом. Да еще и отличный художник. Не то чтобы она точно знала, чем он там занимается. Об этом он не рассказывает. И становится очень серьезным, когда спрашиваешь. Прямо как кое-кто другой. Хотя неважно. Она уверена, что проект просто бомба. О, а еще он бесподобно готовит, но я и сама должна была в этом убедиться вчера, разве нет?

– Да, – киваю я.

Кивок – странная вещь, если задуматься. Ты просто раскачиваешь голову на шейных позвонках взад-вперед.

– Да что с тобой такое, Хмурая?

– Со мной все в порядке. Ты о чем?

– Ты просто… странно себя ведешь. Не знаю.

– Странно? Я не странная, – трясу головой я. Нет уж, странная тут точно не я. – Я просто… понимаешь, немного беспокоюсь, – я даже не могу заставить себя в этот момент посмотреть ей в глаза.

Вместо этого я смотрю на енотцев. Они глядят на меня так, словно хотят, чтобы я ей во всем призналась. Ты должна рассказать ей, Саманта , говорят мне их глаза. Он – не тот, за кого себя выдает, верно? А значит, она должна узнать правду. Но поверит ли она в нее? Да и кто в такое поверил бы?

– Беспокоишься, – повторяет она так, словно это очень странное и подозрительное слово.

Но я все равно не отступаю.

– Просто он кажется очень… напористым.

Она внезапно расплывается в улыбке, словно я только что, не сходя с этой крыши, достала Макса из шляпы и поставила перед ней.

– Это мне в нем и нравится, – говорит она. – Он…

– Что? – перебиваю ее я, но стараюсь, чтобы голос не выдал моего нетерпения.

Она беспомощно оглядывается, с таким видом, словно мы сидим на облаке из мерцающих блесток, но я этого почему-то не замечаю. И никогда не замечу, потому что у меня глаза под это не заточены. Но облако здесь, блин, вот оно, это же очевидно!

– Что?

– Он сексуальный, – наконец говорит она, выдохнув бесформенное облачко дыма.

Я провожаю его взглядом, пока оно не тает в листве дерева.

– Ава, я должна тебе кое-что сказать.

– Ну так скажи.

Не говори. Ты потеряешь ее навсегда, дура.

Ава наблюдает за мной. Долго. А потом целует меня в лоб.

– Да не волнуйся ты так, Хмурая. Ты все равно моя любимица.

Судя по всему, это и есть комната, которую он снимает. Я открываю дверь, пытаясь убедить себя, что я не сумасшедшая и ничего не вынюхиваю. В конце концов, когда-то ведь это была моя комната. Да и дверь он все равно бросил открытой. Или почти открытой. Во всяком случае, незапертой. Можно сказать, сам пригласил меня в гости. Давай, мол, Саманта, зайди, осмотрись.

И вот я осматриваюсь… Потому что ищу… Хотя я понятия не имею, что ищу. Все выглядит точно так же, как было при мне. Разве что добавилась парочка новых вещиц. Горка коробок из-под китайской еды. Все пустые. Дешевый динамик, который крутится и меняет цвета, пока играет Bring on the Dancing Horses в исполнении Echo & the Bunnymen [65] Echo & the Bunnymen – британская рок-группа, образовавшаяся в 1978 году в Ливерпуле и исполнявшая мрачный постпанк с психоделическими мотивами, отмеченный чувственным вокалом фронтмена Иэна Маккаллоха, его же поэтическими экспериментами, а также гитарным минимализмом Уилла Сарджента, обладавшего способностью из минимума составляющих создавать насыщенные звуковые полотна. Точно так же, как и Саманта из ничего создала полноценного человека. Ирония в том, что Bunnymen переводится как «мужчины-кролики». . Не считая этого, нет никаких доказательств того, что здесь когда-либо жил кто-то, кроме меня. Кровать выглядит так, словно в ней никто никогда не спал. Книги, которые я оставила здесь, по-прежнему стоят на полках. Я подхожу к потрепанному черному столу в углу у окна – это был подарок от Авы. Столик на одного, вот это вот все. Она даже нацарапала в углу «С» перочинным ножом. Чтобы я не сомневалась, что он мой. Но большую часть времени мы все равно работали вместе за ее кухонным столом. Точнее, она работала. А я просто копалась в собственных болячках и переживаниях, кружила по своему черному блокноту, как акула, пытаясь найти выход из собственных мыслей. Такому же блокноту, как этот… который прямо сейчас аккуратно лежит посреди стола.