Мона Авад - Зайка

– Кстати, я высоко оценила твое письмо.

– Мое письмо? – я вспоминаю ее мейл и пароль, записанный уверенной рукой.

– О Саманта, в честности нет ничего постыдного. Как и в мольбе о помощи. Пускай другие преподаватели и посчитали это… м-м… слабостью, полагаю. А я подумала, что это было очень искренне. И храбро. Как и твои милые одногруппницы, они тоже согласились помочь. Какая у вас прекрасная группа, так чудесно, что вы стоите друг за дружку.

Она больно сжимает мою ладонь.

– Мы живем с мыслью о том, что мы особенные и одинокие. И глубоко в этом заблуждаемся. А что касается твоего письма, я знаю , что у тебя нет работы, которую ты могла бы показать нам сегодня. Но не волнуйся. Тут совершенно нечего стыдиться. Сегодня ты будешь просто слушать. Наблюдать и, возможно, давать некоторую обратную связь. Раз уж тебе это необходимо. Ну, что скажешь?

Она смотрит на меня с таким триумфом великодушия, что у меня прямо язык чешется развенчать весь этот бред по сценарию Макса и закричать ей прямо в лицо, что все это ложь и на самом деле мне есть что показать, теперь уже действительно есть! Но вместо этого я просто киваю.

– Отлично. Спасибо за… понимание.

– Ты уверена, что все в порядке, Саманта? Ты как будто дрожишь.

Я уже собираюсь сказать что-то в свое оправдание, соврать, что подхватила простуду, но тут слышу доносящийся из коридора звук приближающихся шагов. Я сижу, затаив дыхание, и по привычке готовлюсь окунуться в удушающее облако травяных духов, оглохнуть от высоких приторных голосов и неловко поежиться при виде их безмерной словесной и физической любви друг к другу, неистовой, граничащей почти что с насилием. Но я не слышу никакого запаха. И никаких других звуков, кроме клацанья каблучков.

А потом вижу, как из темноты появляется Кэролайн. Одна. Она улыбается.

– Здравствуйте, Урсула, привет, Саманта.

На ней сиреневое платье и белый кардиган. Она крепко прижимает к груди маленькую белую коробку. В таких готовят еду на вынос в китайском ресторане. Такие же я видела и в его комнате.

Сердце начинает биться быстро и гулко, когда она садится напротив и устремляет на меня затуманенный взгляд. Выражение ее лица мягкое и мечтательное, как у героини черно-белого кино, снятого на камеру, густо намазанную вазелином.

– Саманта, я так рада тебя видеть, – говорит она.

Ее голос доносится как будто издалека. Словно она сама в это время пребывает в далекой, сказочной стране. Парит среди розовых облаков. Я замечаю, что пуговицы у ее белого кардигана отлиты в форме улыбающихся кексов. Я уже видела ее раньше в этом наряде? В этом кардигане и лавандовом платье, со свежевзбитыми волосами, высветленными настолько, что даже в темноте они кажутся кремово-белыми. Никогда прежде она еще не походила так на прозвище, которое я ей дала. Или на безвкусно наряженную деревенщину.

– Мне нравится новый цвет, – говорю я.

Она мечтательно касается волос, словно хочет проверить, там ли они еще. А потом улыбается мне так, что у меня мурашки бегут по коже.

– Ой, спасибо. Я все еще привыкаю.

– Интересный побочный эффект Процесса, – замечает Фоско.

И рассказывает о том, как часто подобные трансформации происходят на последнем курсе. Когда мы покидаем уютное материнское лоно Пещеры и ступаем в неизведанный мрак собственной личности, а все для того, чтобы просеять его боль, страх и стыд в поисках золотых литературных самородков. Студенты пронзают свои гениталии пирсингом, волосы коротко обрезают, иногда даже сбривают под корень. Гендеры размываются, люди меняют ориентацию, белые люди внезапно обнаруживают другие расы в своей родословной. Некоторые, конечно, заходят слишком далеко. Один бедолага даже отрезал себе ухо. Это было… печально, но ярко проиллюстрировало, какого глубокого Преображения порой требует от творцов Работа. У Творения всегда есть Цена.

Кэролайн напевает себе под нос искаженную версию Summertime, полностью игнорируя собаку Фоско, которая все лезет и лезет к ней на колени, пока, наконец, не сдается и не убегает прочь. Теперь я вижу, что ее волосы на самом деле не просто светлые, они выкрашены в очень-очень светлый оттенок фиолетового.

– Я удивлена, что ты пришла одна, – говорит ей Фоско. – Обычно вы приходите большой компанией.

Кэролайн вежливо улыбается, но ничего не говорит. Она смотрит на белую коробочку, которую она принесла с собой. Кивает так, словно коробочка только что нашептала ей какой-то секрет. А потом поднимает взгляд на меня.

– Саманта, я случайно услышала, ты говорила, что простудилась.

Я, что, сказала это вслух?

– Может, накинешь мой кардиган? – предлагает она и даже начинает расстегивать его.

И в этот момент я вижу слова «СЪЕШЬ МЕНЯ» , вырезанные лезвием на ее груди и руках. Шрамы совсем свежие, кровь едва запеклась на буквах «С» и «М». Она улыбается как ни в чем не бывало и настойчиво протягивает мне свой маленький белый кардиган. Нет? Не надо? Я уверена? Ну что ж, ладно. Но если я передумаю… Она вешает его на спинку своего стула. А затем довольно смотрит на меня. Видимо, выражение моего лица – это ее своеобразная награда.

– Вам нравится? – спрашивает она таким тоном, словно речь идет о торте, который она испекла, или о шарфе, который связала. – Это часть перформанса, над которым я сейчас работаю. В коллаборации. Я хотела как можно более явно вовлечь в работу Телесный аспект.

– Это прелестно, – говорит Фоско, причем совершенно невозмутимо, словно хвалит детский рисунок кошки или радуги. – Разве это не прелестно, Саманта?

– Еще как.

– Я знала , что ты оценишь, Саманта, – от ее улыбки мне хочется выскочить из собственной кожи и убежать как можно дальше.

Она опускает взгляд на коробочку, которую прижимает к себе так крепко, что мне кажется, вот-вот сломает, а затем снова поднимает на меня взгляд. Жуткий туман ее улыбки расползается еще шире.

– Саманта, я отправила тебе несколько сообщений.

Зайка, это не смешно.

– Правда?

Куда ты исчезла, черт возьми!

– Да, целую кучу.

– Прости. Мой телефон, он просто…

– Да, я понимаю, – но по ее лицу видно, что она знает, что я лгу. – Я просто рада, что ты в порядке. Я беспокоилась.

Туман становится гуще, радостные облака в ее голосе темнеют. Кровавые порезы на ее груди влажно поблескивают.

– Может, мы могли бы как-нибудь выпить кофе или еще что-нибудь сделать вместе, – продолжает она. – Встретиться, как-нибудь, – уголок ее рта приподнимается в подрагивающей улыбке.

Теперь я замечаю, что она накрасила губы помадой, бледно-бледно-розовой, вместо своего обычного бесцветного блеска. Помадой пользуются шлюхи, Зайка.

– Да, конечно, – лгу я.