Мона Авад - Зайка

– Но в любом случае, мне кажется, это начало чего-то очень серьезного.

Виктория многозначительно и довольно громко фыркает. Я чувствую взгляд Киры, но сама не свожу взгляда с Кэролайн, которая в свою очередь смотрит на дрожащие странички с такой любовью, словно на них – его лицо. А потом начинает читать, будто околдованная.

Посреди ее гостиной стоит мужчина с лезвием в руках.

Сам ли он вломился туда, или это она его впустила? Так размышляет героиня ее романа, «Очищенная», под личиной которой, очевидно, скрывается сама Кэролайн. И так начинается ее психосексуальная одержимость/любовь к демоническому повесе по имени Байрон. Чай многообещающе заваривается. Постукивание ложечки в чашке погружает в транс.

Как вдруг…

Я вспоминаю лицо Кэролайн в тот миг, когда она обдирала палочку корицы во время Непристойных посиделок. Как она откидывала голову, пытаясь сдержать экстаз. Как трепетали ее веки, словно она была одержима. Интересно, он сам вырезал эти слова на ее сливочно-персиковой коже, или это сделала она, пока он сидел, откинувшись на спинку ее дивана, и созерцал, подбадривая взглядом, полным кипящей смолы, мягко спрашивая: что это за удовольствие, которое не оставляет по себе следа? Какой толк от Раны, без приятного послевкусия в виде шрама?

Она опускает страницы на стол. Тишина. Никто не хлопает. Никто не говорит: «Это так прекрасно, Зайка!» Никто ее не обнимает. Фоско многозначительно покашливает. Я отчетливо слышу, как из плотно сомкнутых губ Элеанор шипением стекает слово «шлюха» .

Кэролайн присаживается с видом довольным и надутым. Открывает белую коробочку. Внутри лежит чудовищного размера кекс с фиолетовой глазурью того же оттенка, что и ее волосы. Так и вижу его лицо в тот момент, когда он подарил ей этот кекс – галантный джентльмен, преподносящий даме кондитерский комплимент со смыслом. Она набрасывается на этот кекс так яростно, словно все это время просто умирала от голода. Засовывает большие куски в рот своими изрезанными руками.

– Кто-нибудь хочет прокомментировать работу Кэролайн?

Тишину вспарывает сдавленный смех Виктории. В руке Киры красноречиво поскрипывает ручка, которой она выводит слово «сука». Элеанор смотрит в пол убийственным взглядом.

– Интересно, – бормочет Урсула, оглядывая комнату, а потом замечает, что иногда тишина – это самый громкий отзыв.

– Да, – говорит Кэролайн.

Ее голос все еще звучит словно из заоблачной дали. Именно такой реакции она и ожидала. А мы можем дружно отправиться на хрен. Она засовывает в рот еще один кусок кекса. В уголках лавандового рта накапливаются лиловые крошки. Шрамы блестят в свете ламп.

Фоско тем временем пытается состряпать для нее хоть какую-то, пусть самую банальную, критику. Что ж, это что-то новое. Беременная пауза. Определенно новое, Кэролайн. Этот темный… роман, который ты нам только что представила. Еще одна беременная пауза. Снисходительная улыбка.

Обычно Фоско просто обожает рассказы Кэролайн, обрывочные сюжеты, посвященные тревожным молодым леди, которые и дня в своей жизни не проработали, а вместо этого предаются мрачным размышлениям в предзакатные часы, пошлым фантазиям и тоске. И все время что-то пекут.

– Конечно же, новое – это не плохо, Кэролайн. Как новый город, в котором теряешься снова и снова.

– Теряешься? Но…

– Потому что разве не так мы все оказались там, где мы все сейчас? Процесс коварен и непредсказуем.

Глаза Кэролайн неожиданно наполняются слезами.

– Но мне кажется, это начало чего-то серьезного, – шепчет она, обратив жалобно скривившееся личико к Урсуле, но та уже отвернулась.

– Итак, кто следующий?

На сей раз руки никто не поднимает. Я пристально смотрю в стол, изучая волокна дерева, пытаясь спрятать улыбку, больше похожую на нервный тик. Себя я пытаюсь убедить, что это все нервы, но она ни в какую не желала сходить с моего лица все то время, пока читала Кэролайн, так что я начинаю думать, что это просто истерика. Куда бы я ни пыталась спрятать взгляд, отовсюду на меня смотрят уголки белых коробочек. Страх не дает мне покоя. Пощипывает. Подстрекает. Пс-ст! Совсем неинтересно, Саманта? Он шепчет мне на ухо голосом Макса. Ни капельки не любопытно, что там внутри?

– Давайте я, – говорит Кира, поднимая свои странички с таким видом, словно это список смертников.

И ей уже не терпится зачитать имена.

– Кира, прекрасно, давай.

Я смотрю, как она открывает свою белую коробку. Внутри лежит кукла в бархатном платьице. Стеклянные тигриные глаза смотрят прямо на меня. Вишневые губки сложены в улыбку. Словно она спрашивает меня: Ты довольна собой, Саманта?

– Называется «Девушка и Волк», – говорит Кира. – Это вроде как сказка, но несколько переосмысленная. Я думаю, это начало чего-то…

Со стороны Кэролайн доносится фырканье. Виктория издает губами пердящий звук. Элеанор жмурится так крепко, что ее глаза начинают напоминать два крепко сжаты кулака.

– Шлюха! – шипит Кэролайн, пока Кира читает свой рассказ о прелестной рыжеволосой и немой девушке, чей нежный дух долгое время душили злые сестры, после чего волк освободил ее из заточения безмолвия, одарив языком.

Она как раз начала читать о том, как волк заговорил с ней низким хриплым голосом, эхом отдающимся в ее самых свирепых, звериных глубинах. Начал воспевать все ее скрытые достоинства. А она в свою очередь пыталась уловить всеоттенки его глаз. Агатовый. Нефритовый. Перванш [66] Перванш – один из оттенков голубого цвета, бледно-голубой с сиреневым оттенком. . Пюсовый [67] Пюсовый – бурый, коричневый оттенок красного, цвет раздавленной блохи (от фр. puce – «блоха»). . В этот момент Кэролайн вскакивает со своего места и в слезах выбегает из комнаты. Никто не двигается. Я не знаю, плакать мне, смеяться или просто орать от ужаса. Вместо этого я просто смотрю на куклу. А та смотрит на меня в ответ. И загадочно улыбается. Кира открывает было рот, чтобы продолжить, но Фоско авторитетно прерывает ее буквально на вдохе:

– Спасибо, Кира, мне кажется, суть мы уловили.

За этим следует пауза, настолько беременная, что поглощает собственное дитя и разрастается еще одним, побольше.

– Я думаю, ты дала нам более чем достаточно пищи для размышлений и обсуждения.

Она обводит нас испытывающим, пристальным взглядом истового гинеколога. Ну что?

– Отвратительно, – доносится откуда-то из темноты голос Кэролайн. Она возвращается. Ее рот все еще измазан лавандовой глазурью, удивительно совпадающей с цветом волос. – Так вторично !

– Вторично, Кэролайн? Это довольно…

– Она воровка! Она украла эту историю у сказочного канона! Как это подло и типично для нее!