Мона Авад - Зайка

– Да.

– Будучи авторками, пишущими на таком серьезном уровне, в стенах такого важного заведения, мы должны более осознанно и внимательно подходить к тексту. Действительно ли мы хотим в итоге получить сюжет, в котором нас «спасает» мужчина? Просвещает мужчина? Превозносит мужчина? Причем один и тот же, насколько я поняла? Который говорит одно и то же, чтобы спасти, превознести, просветить? Хотим ли, чтобы в этом воплотилась наша Работа? Чтобы именно это стало плодом наших усилий и времени, проведенного здесь, в Уоррене? Кое-кто сказал бы даже жестче: работа в этих стенах не должна и не может ограничиваться творчеством, которому место лишь на пижамной вечеринке и прочих… девичниках. Саманта, ты со мной согласна?

И снова они все смотрят на меня. Кира, которая гладит куклу, Кэролайн, все еще витающая, но теперь уже среди туч, Виктория, по-прежнему ухмыляющаяся в попытках напустить на себя ленивый вид, но очевидно уязвленная и раздраженная. Что скажешь ты, Саманта?

Я смотрю на Элеанор. Она все это время сидела тихо и неподвижно, сжимая белую коробочку и глядя на меня поверх нее, как пещерный человек, сжимающий кусок добычи у костра и бдящий, дабы враг до нее не добрался. На коленях у нее лежит очередная выгравированная на стекле прелюдия, и бог его знает, что там в ней.

– Я думаю, прежде чем высказывать мнение, нужно услышать всех, – слышу я словно со стороны свой собственный голос.

Элеанор смотрит на меня, и я слышу, как из недр ее души раздается грозное шипение.

– Итак, Элеанор, надеюсь , хотя бы ты написала что-то не про мужчину , – говорит Фоско.

Элеанор неожиданно улыбается.

– Разумеется нет, Урсула. Я же не настолько глупа. Но, как оказалось, сегодня я принесла не тот текст, – говорит она, глядя на меня. – Ошиблась.

– Элеанор, это очень непохоже на тебя.

– Я знаю. Простите. Этого больше никогда не повторится.

Вернувшись домой, я застаю Макса на заднем дворе. Он курит, прислонившись к забору, с кошачьими ушками Киры на голове, и пристально смотрит на лоскуток лужайки, где, как он говорил раньше, планирует что-то посадить. При видя меня он улыбается и салютует мне стаканом с виски. Как ни в чем не бывало. Даже позы не меняет. А я вспоминаю, как мой давнишний бойфренд, барабанщик из блэк-метал-группы неторопливо подходил ко мне после концертов. Как ни в чем не бывало. Его забрызганный искусственной кровью врачебный халат был пропитан потом, трупный грим стекал на глаза. Он явно умирал от желания узнать мое мнение о концерте. Но был слишком крут, чтобы спросить.

– Итак. Как прошла Мастерская, Саманта?

Я разглядываю его лживую пасть. Руки, трогавшие бог весть сколько раз и какие именно места их сливочно-розовых тел.

– Познавательно, – говорю я.

– Познавательно, – бормочет он, задумчиво затягиваясь сигаретой.

Хм , не совсем то, на что я рассчитывал, но…

– Что ты с ними сделал? – вырывается у меня.

Он смотрит на меня. Озадаченный. Сбитый с толку. И честно говоря, даже немного раздраженный. Дым медленно сочится из его рта. А затем он вдруг выдыхает его прямо мне в лицо.

– Ты должен мне рассказать!

Он пристально наблюдает за моими попытками проявить авторитет, под хлипкой оболочкой которого на самом деле скрывается отчаяние. А затем фыркает и отводит взгляд. Качает головой. Делает еще одну затяжку. На этот раз напоказ.

– Я не могу вот так взять и все выложить, Саманта. Этой истории нужен открытый финал. Простор для воображения , – он мягко улыбается этому слову, припоминая, должно быть, какие-то подробности своего гениального проекта.

– Ты должен рассказать мне, что ты сделал. Честно и в подробностях.

– Прямо должен ? – теперь он действительно раздражен.

И не слегка, Саманта. Я ведь его единственный зритель, неужели непонятно? Он вложил в эту затею столько труда и усилий, так все распланировал. Честно говоря, он ожидал, что мне сорвет башню. А вместо этого я стою перед ним и требую каких-то скучных противных подробностей или и того хуже – объяснений!

– В смысле зачем нам пускаться в такое занудство и выяснять, что там было и как во всех подробностях . Разве это весело? Зачем тогда вообще нужно искусство, если его приходится объяснять?

– Я не просила тебя… – я осекаюсь, потому что он неожиданно резко отрывается от забора и делает шаг ко мне, вскинув брови.

Не просила – о чем? Я закусываю губу и чувствую, что краснею. А он запрокидывает голову и смеется. Лунный свет заливает его шею, и мне хорошо видно его татуировку, всю, от ручки до топорища. Насмеявшись, он смотрит на меня нежно, можно даже сказать с любовью. Ох, Саманта.

Я опускаю взгляд на ботинки и лужу, в которой стою.

– Неужели ты не понимаешь, что они все влюбились в тебя? – тихим, обвиняющим голосом спрашиваю я.

Выглядит так, словно я обвиняю лужу. Я поднимаю взгляд. Он пожимает плечами.

– Ну и пофиг, – бормочет он.

Ему это неинтересно. Это неизбежный побочный эффект Процесса, Работы. Не разбив пары яиц, омлета не сделаешь, и все такое.

– Но ведут они себя при этом так, словно… одержимы.

Он мечтательно улыбается.

– Наоборот, теперь они свободны… по крайней мере, друг от друга.

– Они опасны, знаешь ли, – говорю я, вспоминая их сияющие, полные ярости и страсти лица на сегодняшней Мастерской.

Наши старые Мастерские на чердаке. Вспоминаю топор.

– И поэтому мне страшно, – тихо говорит он. – Правда.

– Я не шучу.

– Я тоже. Посмотри мне в глаза. Ты видишь, как мне страшно?

– Ты спал с ними?

Он красноречиво кривится.

– Клеил?

– Клеил? – повторяет он и опять кривится. – Нет, клянусь, я их не клеил .

– Ты делал им больно ?

Господи, как же ему все это наскучило, особенно этот вопрос. Бога ради, Саманта, ты своими глазами видела шрамы. Видела синяки, засосы, укусы, волосы, пустоту в их голосах. Алло, Саманта?

Но он решает мне подыграть.

– Кто же я, по-твоему, монстр?

Да. И тебя породила я.

Я убираю волосы с его глаз, потому что меня бесит, что их совсем не видно. То же самое делала Кэролайн со мной. Она зачесала мою «занавеску сучности» назад и вплела в запутанную корону косичек. Ну вот, так лучше, Зайка. Но когда я открываю один из его вечно сокрытых глаз, он инстинктивно отбивает мою руку и шипит, как кот, которому наступили на хвост. А увидев мой испуг – улыбается.

Он обнимает мое лицо голыми ладонями без перчаток. Но меня не очаровать и не подчинить прикосновением мужских ладоней. Пусть я и чувствую каждую линию, каждую впадинку, и… Я невольно закрываю глаза – такие они теплые, такие мягкие.

– Саманта, – говорит он. – Так тебе понравилось или нет?