Милош Крно - Утренний ветер

Зачем они выбежали? Все они были опытные солдаты, так что он, Владо, в сравнении с ними — зелень! Вначале он тоже потерял голову, но вовремя одумался. Схватив Мароша за рукав, он крикнул: «Куда бежишь? Оставайся здесь!» И сам остался охранять вход…

Выстрел. Да, это Марош. Попал? Он целится через отверстие над дверью. У него лучшая позиция. А вообще, они, как в средневековом замке. Без необходимости не стреляют.

Но чего, собственно говоря, ждут немцы? Они так близко, что это кажется невероятным. Слышны их голоса. Молодой человек в красном свитере напрягает слух. Затаив дыхание, он вслушивается в слова. По-немецки он понимает. Фашисты разговаривают между собой:

— Без гранат мы тех не возьмем. А их больше нет.

— Да, неосмотрительно израсходовали все гранаты, а теперь придется ждать.

— Спрячься, так стоять рискованно!

— Партизан там много, до черта.

— В шестнадцать ноль-ноль здесь будет обер-лейтенант Бриксель.

— Значит, через час.

— Найдут нас?

— Конечно.

Да, без гранат немцы их не возьмут. Фашисты теперь ждут какого-то обер-лейтенанта Брикселя…

Шестнадцать ноль-ноль… Владо быстро смотрит на часы — пятнадцать часов две минуты. Остается час. Еще час! Кажется, они ничего предпринимать не собираются. Ждут, пока придет подкрепление. Сами отдохнут, подымят сигаретами, а потом… Потом фашисты их выкурят, забросают подвал гранатами… Но главное — телефоном они теперь не воспользуются!

Остается час времени. Приблизительно столько надо, чтобы дойти сюда от партизанского штаба. Шансы остаться в живых — минимальные. Подкрепление к немцам придет вовремя, а с ним наступит их конец. Странно как-то. Это что, судьба? Жребий? Случай? Конец пути от рождения к смерти?

До того времени делать нечего, кроме как сторожить полоску снега перед щелью. Ничего другого.

Его передернуло.

— Э-ей, Марош! — позвал он.

Из коридора хриплый голос ответил:

— Что?

— Еще час.

— Ну и что?

— Нервы сдают. Мне не по себе.

Владо опирается локтем о стену, а ноги холодные, словно не свои. Он окликает Мароша, потому что знает, что этот парень не станет жаловаться на судьбу. И тут перед глазами возникает эпизод из детства: Марош лезет по шершавому стволу ели, уже дотрагивается рукой до гнезда сороки, но ветка под ним обламывается, он взвизгивает и летит вниз головой на сухую хвою. На земле он извивается от боли, вытирает рукавом слезы. Марош разбил левое колено, а красное пятно на левом локте быстро синеет. Он дотрагивается до локтя и вскрикивает: сломал! Но через момент уже успокаивается. Хорошо еще, что сломал левую руку, правой будет достаточно, чтобы еще раз попытаться залезть на дерево и посмотреть, есть ли там в гнезде птенцы.

«У Мароша все хорошо, потому что в жизни бывает и хуже. Определенно, — думает Владо, — Марош и сейчас не теряет надежды». И он повторяет:

— Мне что-то не по себе.

Из коридора раздается голос Мароша:

— Не дури. Их много, что я буду делать один?

— А двое? Разве это что-нибудь меняет?

— Еще бы! Не бойся, выдержим!

«Выдержим, — горько повторяет про себя Владо, — а что потом? Продлить жизнь на час! И все же в этих минутах — капля надежды. Что, если немцы опоздают и наши ребята придут раньше? Кто знает. Ясно только одно: впереди час. Час жизни!»

Час времени в жизни человека бывает разным: от стремительно несущегося и переменчивого, как игра лучей солнца в капле росы, до неподвижного, навевающего скуку. Час, проведенный во вражеском окружении, с моментами отчаяния и искрами надежды, придает мыслям, чувствам и воспоминаниям скорость света.

Владо стоит у маленького отверстия-амбразуры в красном свитере, в синих лыжных брюках, в меховой шапке, сдвинутой набекрень. За полуприкрытыми дверями раздается кашель Мароша. Печка отдает свой последний жар. Цементные стены потеют. Тепло разливается по коридору, соединяющему два подвала и ведущему к выходу, к железным дверям со смотровым отверстием.

В цементном подвале человек чувствует себя, как в трюме затонувшего корабля. Подоспеет помощь или нет? Валы ударяют о стены. Сейчас приближается самый страшный из них — девятый, после которого останутся лишь щепки.

Из-под снега торчат закоптелые, обуглившиеся бревна, а недавно на этом месте стоял полукаменный-полудеревянный дом лесника с оленьими рогами над верандой. Осенью, когда треск автоматов заглушил рев оленей, альпийские стрелки вермахта подожгли дом лесника, пастушьи хибарки и сенники. От дома сохранился цементный подвал, и партизаны воспользовались им, чтобы устроить здесь передовой сторожевой пост с телефонной связью для передачи сообщений прямо в штаб подразделения. Удачное расположение обоих подвалов, с коридором и железной дверью, со щелью, похожей на амбразуру, и с глазком над дверью создавало благоприятные условия для обороны. Блиндаж можно было захватить, только забросав его гранатами, или ценою значительных жертв.

Владо смотрит на часы. Волнение исчезает. Наступает момент спокойствия и уравновешенности при сознании полного бессилия, как перед восхождением на виселицу. И тут на губах его появляется легкая улыбка, со лба исчезают морщинки и перед прищуренными глазами возникает лицо девушки.

Часы уже пробили, а в ее ушах все еще звучит мелодия ударов. Дрова весело потрескивают в изразцовой печи. Девушка с горящими щеками отбрасывает одеяло, безразлично смотрит на градусник и вздыхает. Тридцать восемь и один. Третий день не отступает грипп. Она выпивает несколько глотков чаю с малиновым сиропом, и взор ее обращается к фотографии в позолоченной рамке, висящей на стене.

Она смотрит на молодого человека, и мучительная боль сжимает ее сердце: Бриксель, обер-лейтенант Бриксель возглавил сегодня утром налет на партизан!

На тонких пальцах она отсчитывает недели. Десять недель, то есть семьдесят дней, без друга, что кажется ей вечностью… В доме у соседей, помнится, стояла рождественская елка, на столе чернел револьвер. Тогда они встретились в последний раз. Он ушел снова в горы ночью, в пургу.

Комната эта ей необыкновенна близка. Ведь портрет в позолоченной рамке она увидела раньше, чем того, кто на нем изображен. В прошлом году она ночевала здесь впервые. Тогда они приезжали с матерью на тетушкины похороны и, возвращаясь, опоздали на автобус, отправлявшийся в город. Родители Владо, знакомые с мамой, предложили им переночевать в комнате сына.

Отец сказал, что Владо учится в Братиславе. Он вымахал так, что неизвестно, в кого уродился. Владо уже сдал экзамены за второй курс университета. Учеба шла у него хорошо, даже, пожалуй, слишком гладко. Отец гордился сыном, но в то же время и упрекал его. Не слишком ли легко в жизни он ко всему относится: и с девушками переписывается, и в политику лезет. Это, пожалуй, к добру не приведет. Ведь жизнь прожить — не поле перейти. Он изучал русский язык, посещал какие-то тайные сходки. Да разве может группка студентов перевернуть мир? Безусые юнцы! Изменится все и без них. Зачем таскать каштаны из огня для совсем чужих людей. Да, но разве Владо убедишь! Улыбнется, пожмет плечом и снова копается в своих чешских и немецких книжках. Что должно случиться, случится и без них. Даже революция. Закроют костел? Проживут и без него. Дом у них никто не отнимет, да и зарплату тоже. Ведь бухгалтеры всем нужны, без них не обойдутся ни немцы, ни русские. Но Владо — сам мудрец. Разве он будет слушать отца? Такой же вертопрах он, как и вся молодежь сегодня. Ничего, жизнь его поправит, на собственных ошибках научится жить.