Милош Крно - Утренний ветер

Известный словацкий писатель Милош Крно, как и большинство литераторов моего поколения, начал писать еще до войны. В 1939 году в журналах появились его первые стихи. Поэтому когда в 1944 году он, двадцатидвухлетний участник Словацкого сопротивления, выступил с книгой «Безумный спектакль», это была уже зрелая поэтическая книга молодого мастера. Она широко прозвучала в дни национального восстания словаков против фашизма и была переиздана после войны как лучшая песня борьбы и победы.

В социалистической Чехословакии Крно выпустил еще шесть стихотворных сборников. Он выступает не только как самобытный поэт, но и как популяризатор поэзии других народов. Прекрасное знание советской литературы, творческое общение с ее деятелями в послевоенные годы дипломатической работы Крно в Москве, свободное владение русским языком и любовь к нашему народу позволили Милошу совершить высокий акт дружбы: издать шесть книг своих переводов русской и советской поэзии — стихи тридцати наших поэтов!

В послевоенный период Милош Крно зарекомендовал себя также талантливым прозаиком, публицистом и критиком. Его перу принадлежит 15 прозаических книг.

Пламя партизанской борьбы, взрыв Словацкого национального восстания 1944 года, героизм народной армии борцов за свободу, боевое содружество словаков и советских людей, помощь Красной Армии, встречи, надежды, порывы этих дней, чувство братства — все это остается главной силой и пафосом его творчества.

От первых партизанских рассказов Крно переходит к большим прозаическим полотнам. Среди них особую популярность приобрел роман «Я вернусь живым» об отважном словаке, Герое Советского Союза Я. Налепке, воевавшем с фашистами в украинских и белорусских партизанских лесах.

И в других его произведениях, обращенных уже к мирной жизни словаков, остается главным та же гражданственная позиция автора, воспитанного боевой дружбой наших народов. И сам Милош Крно такой и есть — стойкий и преданный солдат мира, поэтому нам дорого его боевое перо.

Мне не раз доводилось проезжать по дорогам в Татрах, там, где мужала боевая юность Словакии. Ездил я и с Милошем Крно. Высоко в лесистых горах мы останавливались и снимали шапки у боевых обелисков. Я понимал волнение Милоша, когда он говорил мне о нашей дружбе, когда он вспоминал боевые дни, когда он размышлял о людях: я и тогда знал и знаю теперь, что Крно не отступит и не сдаст своих позиций, он из тех, с кем можно пойти в разведку.

Отдельные произведения Милоша Крно уже издавались на Украине и в Белоруссии, и я рад, что повести нашего большого друга выходят теперь и на русском языке.

Михаил Луконин

Моим советским товарищам по совместной борьбе с фашизмом в дни Словацкого национального восстания — людям интернационального долга посвящаю

— Двенадцатый… Двенадцатый… Салатин?.. [2] Салатин — название горной местности и горы в центральной Словакии. Ты слышишь?.. Мы окружены. Скорее помогите!.. Нас только двое. Выдержим… Что? Не слышу… Эх, прервалось!

Телефонная трубка выпадает у Владо из руки и качается на шнуре. Она беспомощна и бессильна, как сломанная нога. Немецкий солдат, взобравшись на ель, перерезал провод и теперь осторожно спускается по стволу.

Молодой человек в красном свитере видит его через амбразуру и сокрушенно повторяет вслух:

— Эх, перерезали!

Он ударяет ногой по трубке. Сердце его бьется учащенно. Они отрезаны! И об этом уже никому нельзя сообщить! Он поднимает винтовку, целится. Поздно. Видит, как солдат спрыгивает с дерева, но все же вслепую стреляет. В ответ по цементной стене раздаются очереди из автоматов.

Владо смотрит на мир, как через замочную скважину. Впереди сверкает полоска снега, а над бронзой сосен распростерлось голубое небо. Узкая полоска заснеженной земли, а для него она теперь — весь мир. И вся жизнь. По ней приближается смерть. Осталось несколько шагов. У нее серые глаза, покрытые инеем брови, белый маскировочный халат, а на каске, как у всех эсэсовцев, череп. Или точнее — смерть похожа на многоголового огнедышащего дракона, потому что врагов больше взвода. Владо кажется, что этот дракон, извиваясь, обхватывает железными когтями цементный подвал, напоминающий блиндаж. С минуты на минуту он может вторгнуться сюда через дверь, которую сторожит Марош, или через отверстие, похожее на амбразуру, около которого притаился он, Владо.

Молодой человек в красном свитере прижимается щекой к холодному прикладу винтовки. Он пришел в себя от первого потрясения, исчез застрявший в горле комок страха, прекратился сердечный спазм. Владо вытирает пот со лба, глубоко дышит, но ноги все еще как не свои. Опершись плечом о стену, он держит палец на спусковом крючке. Мушка закрывает от него белый блестящий снег, весь мир, но мысли о нем как водоворот захватывают его.

Ему не надо целиком сосредоточиваться — достаточно глаза и указательного пальца. Винтовка заряжена. Далее механика простая: глаз видит, рефлекс срабатывает, палец нажимает на спуск, раздается выстрел. К отверстию никто не смеет подойти. Большего не требуется, да большее едва ли можно сделать.

Если бы фашисты могли предположить, что здесь забаррикадировались только двое, они давно ворвались бы внутрь. Телефон! Он заинтересовал немцев. С помощью его они могли бы соединиться с партизанским штабом и потом хитростью выманить остальных.

— Нет, этого им не удастся сделать, — говорит Владо уверенно, со злостью вырывая шнур из трубки. Он кидает трубку на лежащий у печи хворост и сбрасывает со стола аппарат. Чтобы гады им не воспользовались! Он проводит рукой по лбу и останавливает взгляд на рассыпанных картах.

Ему кажется, что красный валет ухмыляется. Красный валет… Им он пошел, когда началась стрельба. «Это наши стреляют, — махнул он рукой, но вдруг встрепенулся — пулеметы!» Ребята повскакали с мест, схватили винтовки и бросились к дверям. Они летели прямо под свинцовый дождь. Войтех долго кричал. Немцы добивали его прикладами. Он бросился в бой как был — с одной побритой щекой. Феро, тот успел даже умыться. За ним — Яно с бородой, похожий на Робинзона. Как ему везло в картах!