Богомил Нонев - Одежда — церемониальная

Я слушал, ни о чем не думая, и внезапно вздрогнул; огромная настольная лампа, молочно-белая, стоит на большой золотистой скатерти, и все это растворяется в море белизны, которую излучают стены, куда-то отступают картины и красная обивка кресел, все становится безумно белым, и только черные телефонные аппараты на маленьком боковом столике растут и приближаются ко мне с неудержимой быстротой. Телефон, вот что мне нужно! Обыкновенный телефон, гениальное изобретение Александра Белла, потому что без него мне не узнать, как продвигается дело дома, что уже по-настоящему страшно.

В сущности, дело в следующем. Сегодня в полдень этот самый государственный деятель и еще несколько не менее важных для нас лиц, сама делегация и мои неизменно серьезные сотрудники должны были приехать ко мне домой на завтрак. И уже не должны были, а должны. Беда в том, что господин главный повар, который чрезвычайно занят важными заказами из самых высоких мест, вчера куда-то пропал, и когда я утром уезжал из дома, его еще не было. Я решил так: если через час он не явится, ничего не поделаешь, пускаю в ход запасный вариант и веду гостей в «Хилтон». Но это не просто. И самое главное, — я же сейчас в составе делегации. Пришел он или не пришел? Во что бы то ни стало надо позвонить домой, но как?

В знак предупреждения я раз и другой смотрю на свои часы. Нам и без того пора закругляться. Наконец, мои тревожные знаки замечены. Мы извиняемся за то, что задержали нашего хозяина дольше, чем допускает протокол. О, нет, отвечают нам, вы сидели слишком мало, потому что какой же протокол при существующих отношениях между нами, но если того требует программа вашего визита, то…

И снова мы шагаем по зеленым дорожкам. Тут я заявляю: вы поезжайте в следующее министерство, я вас догоню у самых дверей. Поедете медленно, до встречи еще четверть часа, а езды туда — пять минут. Ждите меня у входа.

Я бросаюсь к посольскому «мерседесу» и говорю Илии: «Скорее домой!» Он начинает протискивать тяжелую черную машину между красными букашками такси, золотистыми и серыми «ситроенами», останавливается у пешеходной дорожки, чтобы пропустить вереницу розовых халатиков, собравшихся на тротуаре у школы, на всякий случай машет типу слева, который нахально нарушает правила. И мы дома.

Оказывается, повар явился. Начинается спор. Из этого сыра суфле не получится, потому что он слишком мягкий, лучше сделать коктейль из креветок под соусом «Бристоль». Иди ко всем чертям, говорю я ему, делай, что хочешь, но чтобы в 12.30 все было на столе, потому что в три часа начинается доклад рабочей группы, а к шести обязательно надо кончить. Понимаю, говорит он мне, все будет готово, но раз так, надо бы заодно заменить то белое вино одним «розе», потому что белое со сладкой жилкой никак не подходит, нет-нет, тут нужно что-нибудь посуше, нужно «розе» — и он называет имя одного монастыря. Ради бога, говорю я ему, делай как знаешь, но чтобы все было готово вовремя. И вылетаю на улицу.

Монастырь… Он стоит на широком и не очень высоком зеленом холме, покрытом черными и скривленными стволами старых виноградных лоз. На этом холме еще полтора века назад некий папа Бланш построил монастырь. Монахи посадили лозы, оливковые деревья, и дело пошло во славу христианства и хорошего аппетита состоятельных людей. Потому что если человек разбирается в вине, он будет пить тонкое «розе» под зеленые маслины, а не станет набивать желудок жирным мясом и густым черным вином. Но это уже другая тема. Недалеко от монастыря находятся остатки древнеримского города, вокруг расположены несколько «вилла рустика», акведук, поздняя базилика и на ее фундаменте — ранняя христианская церковь.

Я думаю, что надо бы съездить туда — уж очень там хорошо. Там и сейчас есть свой папа Бланш, который всегда готов поставить на стол бобы, зеленые маслины и крупный миндаль. И «розе». Впрочем, миндаль в это время года только зацветает, и моя милость, невежественная в сельском хозяйстве, постоянно путает цветы миндаля с цветами персиков и ранних слив. Но «розе» — дело другое. Здесь меня трудно провести. Есть что-то романтичное в том, чтобы пить вино на этой земле, где пили римляне, византийцы, и когда христианам потребовалось хорошее вино, они придумали «вен дю мес» — вино для причащения, однако святые отцы принимали его не чайными ложками, а весьма объемистыми бокалами. Это еще Рабле описал…

Вечно мне приходит на ум именно то, что совсем не к месту.

Издалека я вижу, что мои опередили меня. Это не совсем по правилам, но у меня серьезное оправдание, потому что надо же было распорядиться насчет еды…

Потом мы входим в здание министерства, и беседа повторяется чуть ли не слово в слово, только с другими участниками. И в другое время…

Завтрак обещал пройти как надо. Только поднесли креветки и разлили «розе», зазвонил телефон. Я слышу, как кому-то объясняют, что хозяин сидит за столом, у него гости и подозвать его к телефону невозможно. И все-таки через минуту мне сообщают на ухо, в чем дело, я извиняюсь — одну секунду! — и иду к телефону.

Да, говорю я, разумеется, наш гость ровно в пятнадцать часов будет в кабинете господина министра. Потом возвращаюсь за стол и сообщаю: только что звонили из еще более высокой инстанции, мы должны быть на месте ровно в три ноль ноль. Потом шепотом говорю главному официанту, чтобы он вычеркнул из программы сыр и фрукты. Хватит с гостей торта и мороженого, где-то там же я и произнесу тост с шампанским — одна-две минуты; потом минута паузы, господин государственный секретарь произнесет ответный тост, потом я сразу встану из-за стола; в гостиной уже будет сервирован кофе и коньяк, наш гость не любит коньяка, а кофе пьет редко, значит, всего максимум десять минут, и будет без четверти три. До кабинета министра десять минут пути, мы успеем вовремя.

За широким окном напротив меня огромная плакучая ива протягивает тысячи зеленых рук к зеленой траве, кипарисы на фоне этой солнечной зелени кажутся еще темнее, розы стыдливо показывают свою чистую алую и желтую наготу.

Я стараюсь не смотреть, потому что это мешает мне считать минуты и секунды, притом надо следить и за беседой. Внезапно я вспоминаю, что у меня не готов тост, но быстро успокаиваюсь: что там думать, времени уже больше двух часов, после рыбы и мяса все слегка щурятся и незаметно зевают, наступило дремотное послеобеденное время.

Я встаю, поднимаю свой бокал и говорю просто, как мы говорили в детстве молитвы в школе — немножко машинально и безо всякого пристрастия к божественной правде. Некоторые ребята даже гордились тем, что могут прочесть молитву в рекордно короткий срок. Отпиваю глоток шампанского, — когда же оно успело согреться? Или они поленились залезть поглубже в холодильник и просто взяли первую попавшуюся бутылку? Но все уже кончается.