Богомил Нонев - Одежда — церемониальная

— Что поделаешь? Но согласитесь, нам легко говорить. Вы живете за заслоном Альп. Забыли, что такое война. А что делать тем, кому на другой же день после образования Израиля пришлось бежать через пустынные равнины под пулеметными очередями. Итак — до июля следующего года. Израильско-арабская война! Это была не война, а агрессия, разбой, захватничество…

Человек со смуглым лицом, живыми темными глазами и уже посеребренными бакенбардами всегда говорил горячо и, я бы сказал, справедливо. Он также был рожден под солнцем юга, но по вероисповеданию принадлежал к христианской церкви. Нетрудно было догадаться, что ни до Христа, ни до Магомета ему нет абсолютно никакого дела. На своей родине он находился на очень трудной и сложной государственной работе, чреватой бессонными ночами и опасностями, а теперь уже четыре года выполнял обязанности посла в этой стране. Я знал, что большинство европейских коллег внимательно прислушивается к нему, однако снисходительно, с некой сентиментальной терпимостью смотрит на него, когда он начинает один из своих горячих монологов:

— Мир сегодня не таков, каким он был вчера, — продолжает он, — но и не таков, каким должен быть завтра. Сегодня уже существуют международные нормы, которые становятся нравственным долгом, — самоопределение наций, ликвидация расизма, уничтожение тяжелого наследия, которое оставили после себя колониальные режимы. А на Ближнем Востоке? Представьте себе, как живет миллион семьсот тысяч беженцев. И в то же время Рабин заявляет: помимо всего прочего, они решили, что и Газа должна отойти к Израилю. А палестинский народ пусть уж как-нибудь потеснится и устроится на западном берегу Иордана. Но это недопустимо, этого не должно быть…

Кто-то пытается ввести разговор в более спокойное русло. 242-я резолюция ООН… Все-таки это — большой шаг…

— Да, знаю. Однако сейчас популярна политика «малых шагов». Неужели вы не видите, что они ни к чему не ведут? Посредственные компромиссы приносят посредственные результаты…

— Да, — возражают ему, — но вы видите, что решение прошлого года дало право палестинскому народу защищать свои права даже в ООН, и Фарук Кадуми опять выступал с трибуны Генеральной Ассамблеи. Разве это — не шаг? Любое поспешное решение…

— Оставьте! До тех пор, пока есть силы, срывающие решения ООН открыто или тайком, бездомным изгнанникам негде будет приклонить головы. Незачем спешить? Но до каких же пор нужно ждать? Я говорю и о человеческом разуме, и о человеческом сердце…

Мой коллега и друг слегка задыхался. Давали себя знать и годы, и гнев, и жаркая сентябрьская ночь. Сейчас и на его родине лилась кровь. Над нашими головами тихо шуршали вестингаузовские кондиционеры. Наступило неловкое молчание. В этих кругах слова не всегда служат лучшим средством общения, и я старался поймать взгляд моего друга. Потом один из присутствующих заговорил. Я подозреваю, что каждый раз перед тем, как отправиться на прием или обед, он просматривал последние номера журналов, выискивал интересные случаи, политические анекдоты, дипломатические сплетни, а потом пересказывал их, причем предупредительно ссылался на источник. Вот и теперь он несколько неуверенно нарушил молчание.

— Вы читали? Господин президент во время пребывания Садата в США сказал: «Вы, представитель великого Израиля», потом извинился и поправился.

Ничего не вышло. Случай этот был нам известен и оживления не внес.

Он начал снова:

— Говорят, что Киссинджер посоветовал Форду не принимать Солженицына во время его поездки по США. Разумеется, это разумный совет. Вот и теперь он посоветовал президенту, чтобы поездка в Китай проходила не изолированно, — не следует ставить на ней слишком резкий политический акцент. Говорят, что президент побывает также на Филиппинах и в Индонезии. Интересно…

Нет, разговор явно шел туго.

А я снова погрузился в воспоминания…

После трагического лета 1949 года прошел не один год. Я находился тогда в районе Средиземного моря, объезжая небольшие поселки неподалеку от границы Сирии и Иордании. Уже много часов мы тряслись на стареньком «джипе», парусина была надорвана и хлопала на ветру. Вел машину Жорж, христианин из Хомса. Он познакомил нас со своим отцом, который был почти горд тем, что зарплата у него выше, чем у любого другого повара в стране, так как он обслуживает инженеров на английском нефтепроводе, который идет из Ирака, пересекает пустыню и до краев наполняет огромные нефтеналивные суда.

— И господа англичане тоже довольны. Оставайтесь до вечера, я приготовлю что-нибудь для вас (дело было ранним утром).

Но мы спешили. Мы ехали из Пальмиры и направлялись на юг. Дни бежали, времени не хватало. Мы никак не могли найти то, что искали, и когда солнце высоко поднялось в небе, терпеть стало невозможно, и мы взмолились:

— Исма! Ох, слушай! Давай остановимся. Скажи, где можно выпить кока-колы или чего-нибудь!

— Не здесь! — отвечал Жорж и пытался выжать дополнительную скорость из дребезжащего джипа, который прошел дороги войны и имел полное право требовать тишины и спокойной жизни.

Нельзя сказать, что пейзаж вокруг был приветливый. Голая каменистая пустыня, кое-где каменные или глинобитные домишки, разбросанные кое-как, жестяные бараки, выкрашенные желтой краской, на них крикливые надписи: у нас есть все, войти и потребуй! Оборванные дети возились в пыли, сухой, горячей, липкой от черных пятен бензина и масла от находившейся недалеко бензоколонки. Небо совсем побелело и стало бесцветным и белесым, оно вылиняло и как-то глупо таращилось на нас, обливая зноем коричневую пустыню. Унылые гладкие камни были покрыты каким-то грязным пеплом.

Здесь все было безнадежно тоскливым и одиноким.

Это был не город. И не село. И не поселок. Его не найдешь на географических картах, а в сухих отчетах ООН такие места обозначаются термином «лагерь палестинских беженцев», после чего указывается их число и следует перечисление районов. О них говорится в отчетах ФАО, в трогательных обращениях ЮНЕСКО, в рефератах ВОЗ. Специалисты подсчитывают, сколько продуктов следует послать этим людям, как предоставить стипендию-другую кому-то из сотен юношей и девушек, которые не торопятся умереть, какие медикаменты и медицинскую помощь обеспечить.

Им помогают многие. Государства и организации. И все-таки в соседних странах пустыри на окраинах городов обрастают бидонвиллями и бараками, построенными с разрешением, а чаще без разрешения власти. Здесь живут люди без родины, без земли, без дома. Они скитаются по холмам каменистой пустыни, где иногда подувает слабый ветерок, принося немного прохлады. Если пойдет дождь, он им не страшен, потому что вода быстро стекает по узким уэдам — так называются здесь сухие овраги — и заливает низкие места. Они живут под пустым небом и питают какую-то надежду. Они тоскуют по своей такой малой и такой бедной земле.