Владимир Видеманн - Запрещенный Союз – 2: Последнее десятилетие глазами мистической богемы

Неужели она? В принципе, это было вполне реально. Таня, будучи человеком кристально честным, рассказала маме, что собирается ехать в Америку к «Володиному учителю». После этого стук мамы в контору воспринимался как нечто само собой разумеющееся. Еще бы: единственная дочь навострила лыжи за океан! Это ведь даже хуже, чем в монастырь! Я подумал, что если речь идет о Таниной маме, то ничего серьезного на меня у них нет и можно не волноваться. Ведь я ей конкретно ничего не продавал.

— Я никаких снадобий никому не продавал.

— Зато продавали шкуры!

У меня аж дыхание перехватило. Откуда они узнали, что я занимаюсь перепродажей соболей? Моими клиентами были номенклатурные портные, платившие за шкурку до трехсот рублей, тогда как я сам брал их по полтиннику. Пушнину мне поставлял Сережа Борода — хипповый человек родом из Костромы, похожий на члена группы Black Sabbath. Он играл в рок-группе на барабанах и пел фальцетом «Paranoid» на танцах в «Железке».

Помимо соболей я скупал у Бороды русские иконы и итальянское серебро, точнее, «квадратные» серебряные цепочки итальянского производства, на которые одно время в Таллине был совершенно фантастический спрос. Ситуация становилась критической. По советским законам соболя приравнивались к золоту и иностранной валюте, а тут еще светили иконы с серебром!

— Что, продавали? — службист злорадно торжествовал. — И не отпирайтесь, мы же знаем, что шкуры вам привозил из Средней Азии гражданин Кеэс!

Я не поверил своим ушам: ах вот что за шкуры! Дело принимало анекдотический оборот. Ведь речь в данном случае шла вовсе не о подрасстрельных сибирских соболях, а всего-навсего о каких-то там туркменских баранах.

Краткое содержание всей истории таково. Однажды ко мне явился «гражданин Кеэс», он же Вяйно, и рассказал, что привез из азиатской поездки роскошную коллекцию оригинальных каракулевых шкур. Теперь их нужно было продать, и Вяйно, зная мои обширные связи, предложил партию: шкуры — налево, прибыть — пополам. Таким образом он собирался профинансировать свою (нашу) программу по выезду из СССР. Вяйно рассказал, что купил по случаю в Ходжейли два десятка шкур абсолютно элитных баранов и всего-то по 100 рублей за штуку. При этом готовая каракулевая шуба из шести-семи шкур стоила в простом советском магазине порядка 15 тысяч рублей.

Поскольку у меня был выход на меховое ателье, куда я сбывал своих соболей, я согласился участвовать в бизнесе. В качестве образца Вяйно дал мне небольшой лоскуток нежнейшей шкурки, совершенно белой и отлично выделанной. Мои знакомые в ателье были в полном экстазе и согласились уплатить 20 штук за всю партию оптом. Таким образом, чистый навар должен был составить до 1000 процентов!

В условный день и час Вяйно приехал ко мне на крупногабаритной тачке, набитой драгоценными мехами. Каждая шкура была запакована в отдельный пластиковый мешок, обмотанный сверху толстым слоем целлофана. Мы вместе отправились в ателье. Там нас встретили с энтузиазмом:

— Барашков привезли? Давайте их скорей сюда!

Наконец, когда все упаковки были перетасканы на пятый этаж, а тачка отпущена, главный шкурных дел мастер, с которым я договаривался, достал сверток с деньгами:

— Ну вот, ребята: давайте сейчас еще раз проверим товар и рассчитаемся!

Мастер взял со стола огромные ножницы и начал взрезать первый пакет. Как только герметичность упаковки была нарушена, в комнате потянуло гнильцой. А когда наконец хозяин заведения извлек на свет божий саму шкуру, нас всех, стоявших вокруг, хватил кондрашка: вместо ожидаемого тонкорунного белька по образу и подобию представленного мной лоскутного эталона перед нами лежала покрытая грязной шерстью и какой-то тлей вонючая негнущаяся фанера.

Вяйно перевернул «каракуль» кожей вверх, и тут выяснилось, что шкура-то наша не только совершенно не обработана, но даже не очищена от органических остатков после снятия! Она в полном смысле слова смердела, распространяя в пространстве тягостные, тошнотворные миазмы.

— Окно! — закричал мастер. — Откройте кто-нибудь окно!

Он зыркнул на меня ошалело-вопрошающим взглядом. Я переадресовал этот взгляд Вяйно. Тот не стал ничего комментировать, а просто бросился к другой «куколке» и стал ее лихорадочно тормошить. И снова — вонь и тля.

— Эй, дорогой, — протянул к нему руку мастер, — оставь это все, не надо тут пыль поднимать.

Это было классическое кидалово. Вяйно рассказал, что шкуры ему предложили молодые чабаны, с которыми он познакомился чуть ли не на вокзале. Они уверили парня, что тот может приобрести самый настоящий каракуль высшей пробы по совершенно бросовой цене. В самом деле, что там сотня, если минимальная цена за такое руно — штука! Вяйно воспринял весь базар за чистую монету и с эстонской основательностью поехал домой, занял под проект денег и вернулся в Ходжейли с необходимой наличкой. Все побочные расходы — дорога туда-сюда, договоренности с проводниками о провозке товара и т. д. — обещали быть сторицей компенсированными.

Единственная накладочка состояла в том, что, осмотрев демонстрационный лоскуток (тот самый, что он потом передал мне, а я показал нашим клиентам), Вяйно позабыл проверить содержание самих целлофановых пакетов. Вернее, не то чтобы позабыл, а просто поверил «чабанам» на слово: а как же иначе, ведь на Востоке люди духовно продвинуты, врать не будут… Вяйно до последней минуты совершенно не сомневался, что в свертках лежат самые настоящие каракули. Там и оказались каракули — да не те!

Однако нет на свете такой вещи, которая не могла бы служить товаром. Покупателей на шкуры — уже не как каракулевые, но именно такие, как они есть, неочищенные сырцы, — нашел Алис. Подобно мне он работал с оздоровительными группами, обучая людей основам восточной терапии и автотранса. Он активно распространял в среде своих подопечных и их ближних различные «гомеопатические» средства и традиционные народные снадобья типа мумие, золотого корня, облепихового масла. Именно ученикам сбыл Алис наши туркменские каракули под брендом «лечебных медитационных шкур» — по 200 рублей за штуку! Таким образом Вяйно отбил свои затраты, а вторую часть прибыли Алис взял себе в качестве гонорара.

Когда службист сказал про гражданина Кеэса, я понял, что соболя здесь ни при чем. Однако как могла Танина мама узнать про наши с Вяйно дела? Откуда ГБ известно про шкуры? От портных? Или от Алисовских йогов? По факту Контора не могла меня ни в чем конкретно уличить, никаких вещественных доказательств у гэбэшников не было.

Тем не менее на свой запрос о выезде на постоянное жительство за границу я вскоре получил официальный отказ без объяснения причины. В резолюции лишь говорилось, что мой выезд к законной жене кем-то там «сочтен нецелесообразным». При этом все остальные наши люди, в том числе Ирина, получили зеленый свет с первого раза. Но локомотив истории было уже не остановить. Весной 1987 года я наконец обрел долгожданное разрешение.