Вильгельм Оствальд - Искусство цвета. Цветоведение: теория цветового пространства

Однажды выступил учитель с вращающимся колесом, на котором был наклеен цветовой круг. Это колесо покрутилось:

– Смотрите внимательно! Что ты видишь, мальчик?

– Что я вижу? Серое.

– Ты нехорошо смотришь. Ты думаешь, что я это потерплю?! Белое, глупый мальчик, белое!

Так сказал Мальвейде».

Мальвейде был профессорам физики в Лейпциге и написал книгу против Гете для защиты учения Ньютона.

Учение о цветовом полукруге дает нам возможность точно выяснить здесь все обстоятельства. Два чистых дополнительных цвета хотя вместе и содержат все цвета белого, но они распространены на двойную поверхность (на два сектора). Они дают при оптической смеси, как это имеет место на вращающемся диске, только половину белого, т. е. серое с содержанием 0,5 белого. Это достаточно светлое серое, немного более темное, чем бело-серое с, которое содержит белого 0,56. Физически же смешанное серое получается более темным. Прежде всего, благодаря натуральному содержанию черного в холодном, дополнительном цвете, который составляет по отношению к доли самого цвета здесь не меньше одной трети, в отношении же всего диска равен, следовательно, одной шестой. Это число должно быть еще немного увеличено, так как холодный цвет, который содержит только две трети полного цвета, должен занять больше чем половину круга, чтобы нейтрализовать теплый дополнительный цвет, а именно 0,6; а это дает черного еще 0,2. Также практически нельзя изготовить и теплые цвета совершенно свободными от черного. Серое будет поэтому находиться между е и g, т. е. будет все же казаться достаточно светлыми. Подсчет остается одинаковым для каждой пары дополнительных цветов, так как каждая пара состоит из одного теплого и другого холодного цвета. Оно также относится и к цветовому кругу с любым числом дополнительных цветов, и в конечном счете ко всякому расположению, по образцу светового крута, которое при смеси дает нейтрально-серый цвет.

Это также относится и к обыкновенному вращающемуся диску с окрашенными секторами. Если цвета получаются при помощи волшебного фонаря на стене, то в зависимости от желания их можно смешать в белый или серый цвет. Если же дадим всему свету падать на стену таким образом, что смесь будет видна на белом фоне, то получается серый цвет, также как и на бумажных кружечках. Если же, наоборот, дадим цветам и их смесям проявиться на темном фоне, то получается белый цвет. Так как в данном случае цвета не являются соотнесенными, в области же несоотнесенных цветов не имеется серого, а существует лишь белое и темнота. В первом же случае мы имеем дело с соотнесенными цветами благодаря белому цвету окружающего фона.

Неоднократно нами указывалось, что получить посредством поглощения чистые цветовые полукруги нельзя, так как края полос поглощения никогда не бывают резко очерченными, а всегда бывают размытыми. Мы должны поэтому рассмотреть те следствия, которые получаются благодаря тому, что цветовые полукруги не осуществляются в полной мере.

Если полоса поглощения шире чем полукруг, то в полосе пропускания недостает световых лучей. Этот недохват служит причиной возникновения черной подмеси в данном цвете. Эта черная часть тем больше, чем шире полоса поглощения. Остается ли при этом тот же цветовой тон или он меняется зависит исключительно от того, симметрично ли растет поглощение по отношению к оптическому центру тяжести пропущенного света или же нет. В точности такой симметричности никогда в природе не бывает. Особенно сильное отклонение цветового тона от исходного наступает тогда, когда один из концов полосы поглощения находится в невидимом (см. выше). Тогда отклоняется только другой конец, неизбежным следствием чего и бывает изменение цветового тона. Мы к этому заключению еще вернемся в дальнейшем при изучении смешения цветов.

Если полоса поглощения все больше расширяется, то мы в конце концов получаем приблизительно однородный свет. В соотнесенных цветах он видится нам состоящим из полного цвета и черного, так что полного цвет виден очень слабо.

Сейчас мы обладаем, однако, средством, с помощью которого можно удалить всю подмесь черного цвета. Нужно только сделать цвет не соотнесенным. Если мы наши опыты ставим при помощи посуды с параллельными стенками, в которую вливаем чистые растворы; красок, а затем эти растворы рассматриваем, то от нас зависит, будет ли данный цвет видеться нами как соотнесенный или как несоотнесенный. Рассматриваем мы наши растворы свободно, ставя их против яркой стены, цвет их будет соотнесенным, т. е. содержащим в себе черное. Если же мы их рассматриваем через темную трубочку (зачерненную изнутри и снабженную диафрагмой, без линз) так, что ставим их перед ее отверстием и никакой другой свет нам в глаз не попадает, то мы увидим цвет жидкости свободным от черного и притом насыщенным, так как он не будет содержать в себе заметных количеств и белого цвета.

Они ведь являются условиями видения нами спектральных цветов. Поэтому они и кажутся нам чистыми или насыщенными.

Цвета однородных лучей света есть, следовательно, не больше и не меньше, как некоторое элементарное явление. Они проявляют себя только при особых обстоятельствах и их чистота и насыщенность обусловлена тем, что мы их видим несоотнесенными. Как цвета предметов мы их вообще никогда не имеем возможности наблюдать, так как цвета тел всегда лишь отражают только часть падающих лучей света и в лучшем случае могут отражать не больше однородного света, чем его на них падает.

В падающем же свете часть каждых однородных лучей настолько мала, что не поддается и определению. Соответствующий цвет тела должен поэтому содержать громадное количество черного, а потому и выглядел черным.

Гёте по существу прав, когда он не хочет признать в духе Ньютона спектральные цвета первоначальным феноменом цветоведения. Неправ он был лишь, когда хотел представить в качестве такового цвет мутной среды. Для того, чтобы пойти по правильному пути, ему нужно было бы мысль Шопенгауэра о качественном делении ретины при помощи ньютоновского анализа белого цвета развить в учение о цветовом полукруге. В его время не было недостатка в объективных предпосылках, хотя их и было очень не легко изложить и использовать, доказательством чего служит задержка развития этого вопроса вплоть до наших дней. У него отсутствовали, однако, необходимые субъективные предварительные условия. Идея Шопенгауэра появилась слишком поздно, в то время когда Гёте уже отошел от этой работы. А затем в строе его души вообще отсутствовали аналитический и математический элементы, без которых немыслима такого рода работа.