Антон Секисов - Реконструкция

Лучше уж умереть у подножия божества, чем на скамейке. Ведь это совсем молодое божество, ещё не видевшее кровавых жертвоприношений, значит, хотя бы здесь я стану первопроходцем.

Я встал, заставил себя идти с приставшей к лицу дикой улыбкой. Какая же у меня была тяжёлая голова, как будто уже случилось спасительное кровоизлияние в мозг, а я и не заметил.

Феи бухгалтерии нигде не было, зато я вышел к пруду и понял, что оказался в совершенно другой части парка.

Это будет даже приятнее, напоследок потрогать прохладную воду рукой, запутаться пальцами в тине.

Старые доски скрипели под слабыми моими ногами, доски, распиленные, возможно, на том самом заводе «Фрезер», похожем на слепленный из мусора средневековый замок. Я встал на колени и, зачерпнув воду, умыл лицо. По воде пошла рябь, и я вспомнил о странном следе на тропе здоровья, как будто его оставили две переплетённые между собой змеи. Может, они живут здесь, в пруду? Вдруг до меня добежали круги с другого берега. Подняв глаза, я увидел чёрное существо на противоположной стороне пруда. У него было две головы, одна выше, другая ниже — нижняя качнулась и фыркнула. Это был рыцарь на лошади.

Такого всплеска сил я не испытывал никогда. Я подпрыгнул на месте, спружинив на досках, и понёсся назад, снова не разбирая дороги. Со всех сторон меня окружил топот копыт, я резко свернул между деревьями и стал взбираться на холм, спотыкаясь о каждый корень.

Только теперь я вспомнил, что так и не забрал из похоронного бюро Абрамова свои промокшие насквозь кроссовки, на мне всё это время были туфли мертвеца. Они не только не распадались, но так комфортно сжимали стопы, что не хотелось снимать их. Оказавшись на верхушке, я побежал, почти покатился вниз, к пустой и неосвещённой танцплощадке, где в дневное время старухи с тропы здоровья, побросав свои лыжные палки, танцевали друг с другом вальс.

Сбоку ко мне бросилась длинная фигура, и я машинально снова свернул, но слишком резко, из-под ног полетели камешки, я закружился, увидел, как на меня сверху несётся чёрное облако, и полетел головой вниз, успев в последний момент закрыться руками. Невыносимый грохот накрывал меня, а я катился от него, стучась локтями о землю, гнилые ветки лупили по плечам и лицу, грязные листья лезли в рот и волосы. Когда падение остановилось, я сразу стал карабкаться вверх на четвереньках, как животное. Попытался встать, но ноги скользили, было слишком мокро вокруг, я ударился рёбрами и наелся сладких листьев с землёй. Почва меня обволакивала, она была тёплой, податливой.

Лошадь вынесла рыцаря на танцплощадку, копыто сломало доску, лошадь накренилась и заржала, задрав голову. Рыцарь ловко спрыгнул с неё. На нём были чёрные латы, гребень на шлеме, в руке длинный меч. Он постоял секунду, осматриваясь, а потом неторопливо пошёл ко мне. Я оглянулся. С другой стороны шёл Гендальф, тот самый, что пожимал руку детишкам и мне на ярмарке, те же шляпа и накладная борода. Даже те же штиблеты и роговые очки с толстыми стёклами. Но теперь в его чертах не было ничего комичного. Всё заострилось и оголилось, он был похож на высушенное добела мёртвое дерево, которое вдруг обрело подвижность. Он перебросил из правой руки в левую посох — один удар, и из меня вылетит освободившаяся душа, прямо в это серо-грязное небо.

Я хватал ртом воздух, очень хотелось жить, руки скребли землю и только сильней увязали. Но я продолжал рыть, фырчать. В последние минуты жизни я превращался в животное. Я был рожден человеком, но умирал кротом, ослеплённым ужасом. Меня лишит жизни пародия на сказочного волшебника из романа английского профессора-германиста.

Раздались сухие хлопки — два или три, рыцарь и Гендальф упали в листья. В тишине стал слышен звук — как из пробитой шины. Это стал выходить воздух из чьей-то груди.

Старик Гендальф дрыгал ногой, как спящий кот, которого чешут за ухом. Рыцарь слился с землёй и пыхтел. Куда-то сбежала его лошадь — ветки ломались в темноте.

Я увидел великана в плаще, с кожаным портфелем и в высоких измазанных сапогах. Длинные волосы перепутаны сильнее обычного. В руках — маленький пистолет, над которым взвивался дым тоненькой струйкой.

Я стоял перед ним на коленях в жирной грязи. Великан в плаще не сказал ни слова, открутил глушитель, сложил его и пистолет в деловой портфель и пошёл вверх по холму. Комья дёрна покатились в мою сторону.

Я пошарил ладонями, пытаясь нащупать твёрдое основание, но земля уже не казалась такой скользкой, я легко встал и побрёл наугад, а потом выбрался на дорогу.

Я распахнул дверцы во всех шкафах и вывалил вещи на пол. Те, что покомпактнее, хватал и совал в рюкзак — не заботясь, какие из них пригодятся. Костюм был запачкан так, словно я унёс на себе всю грязь Сокольников. Но сам я не стал умываться, только переоделся.

Из кармана выпали четыре блокнотных бумажки, подброшенные мне. Да что это за каракули? На первом — пила и воронка, исчерченная клетками. И красная буква «В» в углу, и цифра 6. На втором — фрезерный нож с эмблемы завода. И буква «О». На третьем какой-то сарай. Никаких букв с обеих сторон. И четвёртая, пропитанная кровью. На ней ничего не разобрать, только, перевернув, заметил ещё одну красную букву «П» в углу, и цифру 8.

И что с этим делать? ВОП 68. Я набрал эту комбинацию в гугле. Восточное оборонное предприятие «Гранит». Восстановительный перевод Нового Завета. Валовой общественный продукт. Вертолёт огневой поддержки.

Нужно бежать. Но сперва — к бабушке. Мне очень нужна её настойка. Без неё одна мысль не соединялась с другой.

Присел на высокий стул и долго смотрел на стоячую воду в раковине. Мутная мыльная вода поднялась до краёв. Она напоминала о болоте из сна, и казалось, сейчас что-то оттуда вынырнет.

Сорвался с места, застегнул себя на все молнии, завязал все шнурки, выдвинул шкафы подзеркальника, нашёл в одном из них отвёртку и положил в карман. Отвёртки всегда привлекали меня как холодное оружие. Нож предлагал слишком много вариантов. У отвёртки — только горло, глаз. Только одно прямое движение. Если я встречу кого-нибудь вроде тех ребят в капюшонах, всажу первому, кто подойдёт. Я больше не буду овечкой, дрожащей на тонких ногах. Мне почти 30 лет, пора бы уже перестать бегать.

Посмотрел на своё зеленоватое лицо в зеркале и вышел за дверь. На лестнице мигнула лампочка, и мухи, вившиеся вокруг неё мотыльками, бросились в стороны.

Плохо повиновались руки и ноги, из конечностей ушла жизнь, зато жарко горело в желудке, повязка на голове размоталась и теперь вилась у ног фатой невесты. Пытаясь вернуть её на место, я в то же время толкнул входную дверь. Металлический лист затрепетал, и вибрация прорвалась в голову — как будто в черепе захлопала крыльями стальная птица.