Антон Секисов - Реконструкция

Я наклонился и разглядел картинку в рамочке, которую кто-то приставил к округлой стене колодца.

Это была фотография пророка Евгения. Та же, что и на цветной газете, которая когда-то прибилась к ноге. Расстёгнутый китель, медальон на голой груди, борода, которая куда-то вбок закручивалась. Только фотография сильно выцвела — наверно, выгорела на солнце. А ещё на ней была траурная полоса.

— Он здесь умер, — услышал я. — Ему голову отпилили.

Великан стоял позади и подсвечивал фотографию.

Я посмотрел на великана, потом опять на картинку. Поставил её туда, откуда взял.

Стало совсем темно, но мы пошли быстрее, уже не так опасаясь пораниться о железный мусор, торчавший со всех сторон.

— Ордена красного знамени завод «Фрезер». Ты, наверно, о нём уже кое-что выяснил, — заговорил гигант, светя далеко перед собой. — Но всё началось не с него.

Он говорил поставленным голосом экскурсовода, очень энергично, но ужасно сумбурно, что в сочетании с обстановкой — пустырём, похожим на свалку строительных отходов — уносило сознание в чёрную дыру, где все связи с привычным порядком вещей рвались быстрей паутины.

Нужно было слушать великана очень внимательно, чтобы хоть что-то понять, но я слишком старался не упасть, слишком волновался, кажется, даже дрожал от волнения, и через это волнение в меня проникало что-то другое, трудно определимое, как будто простудный вирус, но только без слабости и боли в горле, разве что горел лоб.

Поначалу всё звучало по крайней мере понятно. Великан рассказал, что вся эта помойка — бывшая часть владений князей Гагариных. Древний род, происходивший от Рюрика. Хотя для нас это малозначительный факт. А важное началось сто с лишним лет назад, когда князь Александр Григорьевич Гагарин вернулся из затяжной поездки в Португалию. Из сувениров он привёз только маленькую чёрную женскую статуэтку.

На неё бы никто не обратил внимания, обычная с виду экзотическая фигурка для интерьера, но только князь держал её под замком, а доставал только затем, чтобы надолго уединиться в комнате. Любопытствовавшая прислуга слышала бормотание и удары об пол. Иногда топот ног — князь, судя по всему, босиком бегал по кругу и что-то причитал. Кроме прислуги у князя никого не было, а та давно привыкла к его странноватым выходкам, и это новое самодурство особенного внимания не привлекло, слуги только посмеивались, тем более что никаких особенных перемен в доме не случилось. Потом стареющий холостяк-князь купил рыцарские доспехи, которые стал носить регулярно, но исключительно дома — думали, что из-за смущения перед крестьянами, но оказалось, что надевает он их только для своих вечеринок с чёрной женской фигуркой.

Вскоре князь объявил, что в спальне будет убираться самостоятельно и перестал пускать прислугу. Обставил комнату красными длинными свечами. Сначала раз в месяц, а потом и раз в неделю к нему стала приезжать компания из нескольких мужчин. Это удивило гораздо больше, чем ночные радения — друзей у князя не было, и он всю жизнь ненавидел принимать у себя посетителей.

Потом великан обмолвился о некоем пробуждении — кого или чего, понять было нельзя — и сразу перескочил на историю о крестьянской семье, у которой пропал ребёнок. Я потерял нить и снова включился, когда речь зашла о двуручной пиле со следами крови, которую обнаружили в лесных кустах.

Я снова споткнулся о что-то твёрдое и подался сильно вперёд, но великан ловко меня подхватил, как лёгкую полую статую.

Затем пошла речь о заводе, построенном в 28-м году. Тут речь великана, полная недомолвок, стала совсем непонятной.

— Рабочие стали видеть разное. На вонь жаловались. Болотную вонь. А ночью слышали толчки из-под земли. Гул такой — «пум-пум-пум», — великан всякий раз делал движение кулаком в перчатке, как будто пытался пробить стену. — Хотя гул этот издавать было вроде как нечему. Никаких механизмов под землёй нет и не было. А некоторые и кое-что видели. И вот, Женя Ширко тоже увидел.

Мы подошли совсем близко к «Фрезеру». Стены обвалились, и можно было разглядеть его скелет насквозь — толстые осыпающиеся перегородки, разделявшие этажи, покрывали надписи и круги с ломаными лучами, как на эмблеме завода. Что-то зелёное, рептилье угадывалось во тьме. На сохранившейся стене — огромное, в пять человеческих ростов, смазанное граффити. Поверх него наносили столько слоёв, что невозможно было понять, что на первоначальном изображении. Входя на заброшенный завод среди ночи, я уже был готов к любому развитию событий, возникло чувство почти неуязвимости, как будто моё тело покрывала броня. Но от вида этого огромного, неопределённого нечто в душе всё снова перевернулось, я запаниковал, понял, что слаб, беззащитен, никакой брони нет, а я словно повис на нитке на большой высоте, и страшно даже пошевелить пальцем.

Великан направил фонарь на бункер, который чуть покосился, как заброшенная избушка. Он был почерневший, со слоями мокрой земли по бокам и на крыше. Сухой репейник со всех сторон оплетал здание. Ярко разукрашенная тошнотворно-зелёная дверь была заперта на деревянный засов и забита досками. Никаких надписей или опознавательных знаков на бункере не было, на вид ничего необычного, казалось, что если здесь и происходили какие-нибудь события, то совсем заурядные.

— То самое место, — сказал великан. Свет фонаря не дёргался, падал ровно, как театральный прожектор.

— У меня голова немного кружится, — сказал я, ощупывая карманы, по инерции пытаясь найти бутылку с целебной успокоительной настойкой.

— Интересно, конечно, понять, что капитан милиции забыл ночью у заброшенного завода, — великан облизнулся, и что-то капнуло, и мне показалось, что это его слюна. — Милиционер он был не самый порядочный, это точно. Не самый. Но зато потом другим человеком стал.

— Что он там увидел? — спросил я притихшим, усталым, но упрямым голосом.

— На следующий день он бросил работу, ушёл из семьи. Как был, в одном кителе. Ничего себе не оставил. И стал жить прямо здесь. Он спал тут, на земле прямо, питался травой, репейником, чуть не резиной. У него было только одно занятие — черенком лопаты землю копать. Бормотал заклинания и тоже кругами босиком бегал. Со стороны это, видимо, интригующе смотрелось. Конец перестройки, тогда люди хватались за всё странное. Думали, он святой или экстрасенс — густая борода, бессребреник, молится. Бабки вокруг ходили, начались слухи о всяких чудесах — якобы он может лечить, предсказывать.

— Я слышал. Девять чудес пророка Евгения.

— Да, девять чудес. Пророку даётся сила.

Великан внезапно замер. Я почувствовал лёгкую вибрацию под ногами, но через долю секунды всё улеглось.