Эшли Шумахер - Мгновения Амелии

– Почему же? – спрашиваю я.

– Из-за « Орманских хроник ». – Он произносит это как ругательство, отчего я не сдерживаюсь и закатываю глаза. – Ведь ты такая же, как все.

«Хотела бы я быть как все, – проносится в голове. – Пока я пререкаюсь с нелюдимым писателем и его нелепой собакой, наши ровесники тайно проносят микроволновки в комнаты общежитий».

– Думай, как хочешь, – бросаю я, – я все равно ухожу.

Внутри теплится надежда, что не успею я ступить на песок, как за спиной откроется дверь, парень догонит меня, начнет вести себя как нормальный человек и выразит сожаление. Когда этого не происходит, я сворачиваю к стоящему в нескольких метрах от меня дереву.

Нолан не приходит.

Стоит мне добраться до ворот, у которых Алекс остановился в первый раз, как я осознаю, что он действительно не пойдет за мной. Он провалил этот маленький тест, отчего я снова начинаю злиться.

Хотя не стоит. Мы не друзья. Ни снимки прошлого вечера, ни киты этого утра – ему ничего не важно. Только вот он обещал рассказать мне о Дженне. Возможно .

Я топаю по пляжу, потому что идти мне больше некуда. Темные грозовые тучи, собирающиеся над озером, отражают мое настроение. Как же приятно видеть, что наконец погода соответствует событиям дня.

Осторожно ступаю по камням и песку, воображая себя могущественной колдуньей, способной по желанию менять погоду. Опускаю взгляд под ноги, и моя одежда развеивается, превращаясь в изумрудную мантию с золотой отделкой. «Чересчур ярко», – проносится в мыслях. Когда цвет меняется на черный, я прищуриваюсь и направляю шаровую молнию на маленькую крепость, приказывая ветру обрушить на лестницу пенящуюся волну.

Подходя к двери, я мечтаю о торнадо, которое доберется до Нолана и его собаки, но останавливаюсь, как только до меня доносится глухой шепот. Парень разговаривает по телефону.

– Знаю, – глухо произносит он, – знаю, Алекс.

Ни секунды не раздумывая над правильностью решения, я крадусь по деревянной лестнице и прикладываю ухо к хлипкой двери.

Судя по всему, он получает нагоняй от друга, потому что только спустя минуту раздается его голос.

– Но я облажался. Она задавала очень много вопросов, а я просто растерялся, потому что не могу рассказать ей о случившемся на фестивале и не упомянуть о… знаю. – Еще одно долгое молчание и вздох. – Знаю. Постараюсь… Алекс, я сказал, что постараюсь. Чего еще ты хочешь? Она скоро уедет, да? Так что это не моя проблема.

Больше ничего не хочу знать. Вот и расплата за подслушивание. Вообще-то мне изначально не стоило возвращаться в крепость.

Во время долгой дороги к книжному магазину я наколдовываю мокрый снег, который не подходит для лепки снеговиков, а только затрудняет транспортное движение и нарушает радостные планы. У меня иссякли силы, так что киты исчезают один за другим.

Почему-то вспоминаю, как через год после ухода из семьи отец приезжал навестить меня.

Я сидела рядом с ним в его подержанной машине. Он не замолкал о том, что она новая; однако на спидометре значилось шестьдесят три тысячи семьдесят пять миль, да и сиденья были изношены.

Он либо не замечал моего молчания, либо просто не потрудился закончить свои нескончаемые разглагольствования о том, насколько теперь великолепна его жизнь, насколько великолепна его подружка Бьянка и как сильно она мне понравится, когда я познакомлюсь с ней на Рождество.

У меня в сумке зазвонил телефон, и я испытала приступ острой благодарности. Потому что звонила Дженна. Мы все спланировали вчера, после того как отец из ниоткуда возник у нашего дома и сказал, что раз он в городе, то завтра хочет поужинать со мной.

Диалог получился быстрым. Дженна говорила достаточно громко, чтобы ее было слышно и без громкой связи. Заявила, что нам нужно переделать часть научного проекта и без моей помощи она не справится.

– Остался один день до сдачи, – добавила она, – приезжай сейчас же, поняла?

– Но у меня планы, – возразила я в надежде, что разочарование в голосе звучит правдоподобно.

– Амелия, от этого зависит твое будущее, – настаивала подруга, и я едва не расхохоталась, потому что она произнесла это тоном своей мамы.

– Ладно, – выдохнула я, – постараюсь побыстрее.

Когда заканчиваю звонок, кажется, отец больше заинтересован чехлом на моем телефоне, чем расстроен из-за несостоявшегося ужина.

Дженна подарила мне его месяц назад, решив, что мой старый чехол обветшал. Это коллаж из сделанных в первый год нашей дружбы фотографий: мы катаемся на гидроциклах на озере; пробуем бенье в Новом Орлеане; Мут свернулся калачиком на мне; селфи с неудачного ракурса, на котором я стою с Уильямсами перед огромной рождественской елкой у местного торгового центра.

– Твоя подруга?

– Ага, – кивнула я.

Он зло посмотрел на меня, а я заметила, что в складки на его шее забились засохшие крупинки автозагара. Загорелся красный сигнал светофора, и папа слишком близко наклонился к чехлу, чтобы рассмотреть его.

– Гидроциклы? Поездки?

Я поняла, о чем он спрашивает, поэтому сердцем и разумом попыталась моментально соорудить стену, которая оградила бы Уильямсов от его скользкой натуры.

– Это был подарок.

Слова обрушились на стену, словно гранаты, и я понадеялась, что они попадут прямиком в его голову.

Но нет. Отец фыркнул, потершись о руль нижней частью своей рубашки поло, не замечая моего резкого голоса.

– Какая подруга, – протянул он. – Пользуйся, пока ладишь с ними, слышишь? Только родственники могут так с тобой обходиться. А ты не их обуза.

После всего, что он сделал, мне глупо злиться. Но я желаю наорать на него, вырвать из замка зажигания связку ключей с ужасным прямоугольным брелоком и надписью «Ты мой любимый Засранец <���„3 Б”» и расцарапать борт его идиотской машины.

«Чья же тогда я обуза? – едва не закричала я. – Куда мне податься?»

Отец отвез меня домой, потому что я не хотела, чтобы он увидел дом Дженны; не желала, чтобы даже взглядом опорочил мою безопасную обитель. Не прошло и пяти минут, как за мной заехали Дженна и миссис Уильямс и отвезли меня на ужин, во время которого – уже после подачи салата – я ушла в туалет, потому что не смогла остановить поток слез.

Когда подруга появилась в уборной, я отказалась выходить из кабинки и сказала, что неважно себя чувствую, но скоро приду. Дженна пропустила эти слова мимо ушей, растянулась на полу и проскользнула под дверцей. Одному богу известно, в чем испачкалось ее легкое голубое платье, но мне на это было абсолютно наплевать, когда меня окутал запах ее духов и подруга сжала мое тело в медвежьей хватке.

Я поведала ей о словах отца; о том, как ужасно было слышать, что Бьянка уже беременна; и я должна понимать, что между ним и мамой ничего не выйдет.