Мюррей Бейл - Эвкалипт

Проблема была в том, что Холленду никто из ухажеров не нравился. Всем и каждому хоть чего-то, да недоставало: ежели не в манере разговаривать, то, значит, во внешности. Один слишком широко улыбался, у другого — большие пальцы не того размера. Однако куда хуже были те, что вели себя с этакой агрессивной раскованностью. В буквальном смысле чуть не лопались от фамильярности — да еще эти расчесанные волосья, ни дать ни взять участки, вспаханные для засева.

Эти парни находились в самом разгаре юности, так же как и страна; Холленд понятия не имел, о чем с ними говорить.

А дочь его, она ведать не ведала, что мужчинам надо и что они сбрасывают со счетов, и как именно они своего добиваются. Не подумавши, Холленд нанял одного парня из города помочь с выкорчевкой деревьев — благополучно женатого, между прочим, и с репутацией человека надежного; а в один прекрасный день застукал его на месте преступления: тот, опершись на лопату, вместо того чтоб работать, во все глаза пялился на Эллен. А потом еще сигарету ей предложил!.. Холленду померещилось, что это его самого оскорбляют, если не насилуют. Ведь дочь всегда была рядом с ним, рядом с ним выросла — как продолжение его самого.

Машины и грузовики, подъезжая к воротам, замедляли ход — вдруг повезет. Ухажеры стекались в имение со всех сторон. Ежели кто стучался в парадную дверь, спрашивая Эллен, Холленд держался подчеркнуто учтиво. Один так даже верхом прискакал — галопом, во весь опор, причем без помощи рук! Заметив заинтересованную улыбку дочери, Холленд не преминул указать, что идиот в стельку пьян.

Зимой Эллен нравилось до полудня оставаться в башне — там царило тепло, и можно было птиц кормить. Оттуда, сверху, творение отцовских рук виднелось во всей красе; хотя когда девушка сбрасывала одежду и чувствовала себя орхидеей, а обволакивающее тепло заставляло распускаться лепестки ее тела, Эллен сознавала, что нагота ее словно издевается над рачительным насаждением разнообразных видов деревьев во всех углах. В другое время она сиживала в своей голубой спаленке, расчесывая роскошные волосы, так напоминавшие Холленду о ее матери. Платья Эллен мастерила себе сама. Она шила, прибиралась в доме; напевала что-то себе под нос в кухне. Снова и снова перечитывала одни и те же заветные томики. Несмотря на всю свою красоту, ела она шумно.

Ощущение было такое, будто пленку ненавязчиво прокручивают в обратную сторону, и вновь вернулись те далекие времена, когда Холленд впервые поселился в округе: на него опять посыпались приглашения — из тех же самых внушительных особняков, а в особняках все осталось по-прежнему — столы, и стены, и английские часы с боем, и прихотливая расстановка тарелок; даже ягнятина с вареной картошкой на тарелках занимали то же самое место. Робкие молодые девушки в цветастых платьицах времен прибытия Холленда раздались и погрузнели; теперь это были матери, и обуревали их совершенно иные заботы. На сей раз внимание хозяев сосредотачивалось не столько на Холленде, сколько на его дочери, что сидела, выпрямившись, рядом (ну, например) с широкоплечим сынком; а тот, вырядившись в чистую рубашку, то и дело смущенно откашливался. Эллен держалась отчужденно, словно повинуясь отцовской воле.

Позже глава дома, зная слабое место Холленда, небрежно бросал сыну ключи, чтобы покатал всю честную компанию по имению, и Холленд, устроившись на заднем сиденье, правильно называл все до одного эвкалипты, видимые в свете фар.

— Настоящее сокровище она у вас, — отмечал скотовод, разумея Холл ендову дочку.

И во всеуслышание, и тихонько, и через подсылов указывалось, что брак сулит многообещающие перспективы в том, что касается совместной сельскохозяйственной деятельности, — и все присутствующие за столом не сдерживали улыбок. Холленд делал вид, будто каждое такое предложение взвешивает на руке. С этими людьми он изображал задумчивость, цыкал зубом, кивал, предлагал еще сигарету — именно так в подобной ситуации вели бы себя и они, по крайней мере визуально.

Теперь в красоте Эллен ощущалась некоторая тревожность.

Горожанки и обитательницы соседних имений наблюдали и ждали. Изучая деревья столько лет, Холленд, помимо прочего, постиг одну простую истину: не торопись, всему свое время. А Эллен… казалось, она ощущает себя уютнее рядом с равнодушными лицами сезонных работников, чумазыми автомеханиками и вечерними пьяницами; по крайней мере рядом с ними она не отводила мечтательного взгляда.

Холленд говорил дочери:

— Пообещай мне держаться подальше от коммивояжеров. Да ты их в городе на каждом шагу встречаешь: такие, с виндзорскими узлами [14]да пижонскими зажигалками. Пара-тройка и сюда заявлялись, прям к порогу, как ты помнишь; думали, мы у них ленты купим или там ткани отрез. Они и образцы побрякушек да лекарств с собою таскают — в специальных таких чемоданчиках. Тот коротышка, что к нам заглядывал — ну, с усиками, — он торгует и маслами для волос, и мылом, чего у него только нет. Я слыхал, сейчас каталоги такие специальные печатают: ткнешь пальцем в то, что приглянулось, и тебе товар враз доставят. Умно, ничего не скажешь.

То были люди уже немолодые, сделавшие сомнительную карьеру на звуках собственного голоса. Работали они за комиссионные. Они знали, когда поднажать, а когда и дать задний ход. Холленд своими глазами видел, как матерые горожанки, слушая их разглагольствования, расцветали и вели себя как сущие дети. Чего-чего, а плести небылицы коммивояжеры умели! В качестве примера Холленд указал на цветные шторы, что сам некогда купил у одного из этих настырных краснобаев; лето не успело закончиться, а ткань уже выгорела. Однако этим ловкачам и своеобразное беспечное великодушие было не чуждо. Позже тот же самый торговец липовыми шторами, большой любитель каламбуров и грязных шуточек, сам предложил забрать в далеком городишке и лично доставить Холленду редчайший образчик эвкалипта «серебряная принцесса» со смутно музыкальным латинским названием, Е. symphyomyrtus, эвкалипт симбиомиртовый: Холленд посадил черенок в глубокой лощине и с превеликим трудом выходил.

— Остерегайся, — наставлял Холленд дочку, — остерегайся тех мужчин, что горазды травить байки. Тебе такие непременно встретятся. Ты ведь понимаешь, о чем я? — Ему захотелось сжать руки дочери в своих — крепко, до боли. — Слушай меня хорошенько. В городе тебе, строго говоря, вообще делать нечего. Но суть в другом: когда мужчина перед тобой соловьем разливается, не разумно ли спросить: а зачем он мне все это рассказывает? Чего он добивается-то?

Безусловно, те, кто видел в дочке Холленда принцессу, запертую в башне темного, промозглого замка, глубоко заблуждались. В конце-то концов, жила девушка не где-нибудь, а в имении в западной части Нового Южного Уэльса. И свободы ее никто не стеснял — имение обширное, есть где развернуться. Однако порою и впрямь казалось, будто девушку спрятали от посторонних глаз — или, может, она сама решила устраниться. И даже если отчасти это соответствовало истине — а воображение у людей уже разыгралось не на шутку! — так ведь самый туманный намек на плененную красоту порождает отклик куда более глубокий, нежели красота как таковая! Тем самым Эллен становилась многократно более желанной, а Холленд этого в упор не видел.