Йозеф Кот - Кегельбан

Словацкого писателя Йозефа Кота (род. в 1936 г.) не упрекнешь в непоследовательности. Четверть века назад он начал свой путь в литературе с протеста против беззубой описательности и интеллектуальной дряблости, в ту пору захвативших, по его мнению, словно недоброе поветрие, словацкую прозу. «Многие наши прозаики, — с горячностью утверждал Й. Кот, — подменяют творчество филателистическим коллекционированием фактов и фактиков… Притягательность современной литературы надо видеть в притягательности ее интеллекта». Но интеллектуальный накал художественного произведения для автора не должен быть самоцелью, заявлял молодой писатель. «У меня нет иных желаний и амбиций, кроме одной: создавать такую прозу, которая заставляла бы читателя выйти из состояния равнодушия».

На том стоял Йозеф Кот в каждой из очередных своих книг: двух сборниках рассказов — «Вознесение центрального нападающего» (1965), «Весенний кросс» (1968) — и двух небольших повестях — «Лихорадка (1973) и «День рождения» (1978). На том стоит он и в последней своей повести — «Кегельбан». Разные по тематике, разделенные временем, все его произведения неизменно бывают посвящены жгучим нравственным проблемам современности. Писатель остается верен провозглашенному принципу активного вмешательства в жизнь, честно, без упрощений стремится осмыслить ее противоречия, выставив на всеобщее обозрение силы и факторы, тормозящие или даже способные завести в тупик поступательное общественное развитие.

По существу, в творчестве Й. Кота последовательно разрабатывается жизненный конфликт, широко представленный в литературах социалистических стран, в том числе и у многих советских писателей. Принципиальная суть его в том, что щедрые возможности, предоставляемые социализмом для развития и творческой самореализации личности, нередко используются людьми лишь для достижения узких, эгоистических целей. Такой разлад между личным и общественным, более или менее явная подмена коллективизма групповыми и зачастую небескорыстными интересами порождает в жизни — и соответственно в современном искусстве — великое множество этических коллизий. Каждый писатель ищет собственный ключ, свое художественное воплощение и разрешение этих коллизий. Йозеф Кот по складу дарования тяготеет к тому представительному стилевому течению в литературе, которое принято условно называть интеллектуальной, морализаторской, иронической прозой.

С первых творческих шагов его отличала склонность к точному, насмешливому анализу, к гротескно-сатирической манере письма, к использованию парадокса, призванного наглядно продемонстрировать несоответствие между кажущимся и сущим, между респектабельной формой тех или иных общественно значимых явлений и внутренним, далеко не отвечающим этой форме содержанием. В большинстве его рассказов 60-х годов мы, как правило, не встречаемся ни с подробным описанием обстановки, ни с развернутыми психологическими характеристиками героев. Время и место действия часто условны. Несколькими штрихами набрасываются общие контуры узнаваемой житейской ситуации, в которую вводится нечто неожиданное…

В рассказе «Тревога», например, размеренная жизнь города внезапно нарушается сообщением по радио о том, что из местного зоопарка сбежало несколько львов. Проходит день, два, и новость обрастает слухами, один страшнее другого. Вполне естественное в такой обстановке предупреждение о необходимости проявлять разумную осторожность теперь истолковывается чуть ли не как призыв к всеобщей мобилизации. Трезвые голоса реалистов тонут в возбужденном хоре новоявленных борцов со львами. Организуются массовые отряды самообороны и курсы теоретической «левистики». Идет выявление скрытых сторонников львов. В обстановке заразительного обывательского психоза никого уже не интересуют реальные хищники. И наконец в разгар всей этой лихорадочной деятельности вдруг выясняется, что тревога возникла на пустом месте. Компьютер ошибся при подсчете животных в зоопарке. Львов обнаружили в положенных клетках. Произошло недоразумение…

В этом рассказе отчетливо видны «знаковые» особенности творческой манеры Кота. В столкновении с неожиданным всякий раз дает трещину скорлупа привычных, примелькавшихся представлений, резко нарушается автоматизм повседневной жизни, и как следствие выступает на поверхность обывательский стереотип поведения и мышления, сугубо замкнутый на собственной персоне, неспособный к нормальной человеческой реакции. В основе рассказов писателя всегда, таким образом, лежит сатирическое допущение, позволяющее вскрыть некий важный жизненный пласт, например в «Тревоге» — изобличить психологию обывательской стадности, опасный механизм развязывания «охоты на ведьм». Во второй половине 60-х годов, когда в социально-экономической сфере, во всей общественной жизни Чехословакии накапливались сложные проблемы, решение которых искусственно затягивалось, многие рассказы Кота по-своему сигнализировали о явном неблагополучии в человеческом общежитии, об опасном распространении тенденций и явлений, несовместимых с социалистической моралью. Слишком часто человеку приходится сталкиваться с душевной глухотой окружающих («Небывалое счастье Роберта Кушнера»), с диковинными модификациями приспособленчества и ханжества («Белые кролики»), с элементарным, напористым хамством («Голуби»)…

В повести «Лихорадка», запечатлевшей противоречивое развитие общественных настроений в Чехословакии в пору кризиса 1968 года, Йозеф Кот впервые в своем творчестве отчетливо конкретизирует не только время, но и место художественного действия. Речь идет о микрособытиях, происходящих в небольшой братиславской типографии, по цехам и коридорам которой начинает разгуливать прихотливый ветер «чехословацкой весны». Писатель прослеживает мотивы глубокого этического расслоения, захватившего весь коллектив. Былые моделирование и притчевость явно уступают место сатирической типизации. Сама жизнь на этот раз как бы «смоделировала» за писателя такую «крайнюю» ситуацию, в которой не на словах, а на деле люди должны проявить свою подлинную суть: одни открыто включаются в борьбу, другие же срочно приспосабливаются, набрасывают на себя новую, под стать меняющимся обстоятельствам, дежурную оболочку. В этой повести, иначе говоря, общественное зло персонифицируется, оно перестает быть анонимным, как бы рассеянным в воздухе, в результате точнее становится критическая направленность произведения, сильнее и действеннее разоблачительный пафос. При этом писатель не отказывается от исходных начал, органически присущих его дарованию: от изящной иронии, склонности к парадоксу, от острого неприятия всего фальшивого, поддельного, но замаскированного под настоящее — в общественной и частной жизни.