Йозеф Кот - День рождения

Йозеф Кот (род. 1 сентября 1936 г.) занимает в современной словацкой литературе прочное и вполне определенное место. Он не принадлежит к разряду легко и много пишущих литераторов. И хотя публикуется Кот уже с конца 50-х гг., он первоначально выступал в качестве рецензента текущей литературы, прежде всего молодой прозы. Одновременно активно переводил с английского — Фолкнера, Хемингуэя, Сэлинджера, Апдайка… Лишь позднее стал писать рассказы, выпустив до настоящего времени пять тоненьких книжечек: три сборника новелл — «Последние» (1963), «Вознесение центрального нападающего» (1965), «Весенний кросс» (1968) — и две повести — «Лихорадка» (1973) и «День рождения» (1978). Такая относительно скромная авторская продуктивность объясняется, по всей вероятности, не только переводческими наклонностями или постоянной организационно-административной занятостью Кота, но и его большой требовательностью к себе как писателю.

По складу своего дарования Кот — представитель того широкого течения в современной литературе, которое с долей условности принято определять как «интеллектуальная», «рационалистическая» или «ироническая» проза. В художественном творчестве его отличает последовательная склонность к анализу, к гротескно-сатирической или — чаще — иронической манере письма, заостряющей внимание на моментах несоответствия между кажущимся и сущим, между респектабельной формой тех или иных общественно значимых явлений и их внутренним, далеко не отвечающим форме содержанием. В большинстве рассказов Кота 60-х гг. мы не встретимся ни с подробным описанием обстановки, ни с развернутыми характеристиками героев. Время и место действия, как правило, условны. Перед нами всякий раз некая логическая конструкция, модель привычной житейской ситуации, в которую вводится нечто неожиданное. В столкновении с необычным и разоблачает себя — в силу неспособности к осознанной творческой реакции — замкнутый на собственной персоне, обывательский стереотип поведения и мышления.

В «Тревоге», например, размеренная жизнь города внезапно нарушается сообщением по радио о том, что из местного зоопарка сбежало несколько львов. Проходит день, два, и новость обрастает слухами — один страшнее другого. Скромное предупреждение о необходимости проявлять разумную осторожность теперь истолковывается чуть ли не как призыв к всеобщей мобилизации. Голоса реалистов тонут в возбужденном хоре новоявленных борцов со львами. Организуются массовые отряды самообороны и курсы теоретической «левистики». В обстановке заразительного обывательского психоза никого уже не интересуют какие-то реальные львы. И наконец, в разгар всей этой лихорадочной деятельности, вдруг выясняется, что бить тревогу было не из чего. Просто при очередной ревизии компьютер ошибся при подсчете животных и показал львов как отсутствующих в зоопарке. Произошло недоразумение…

На этом примере отчетливо видны главные особенности творческой манеры Кота. В основе его рассказов всегда лежит некоторое сатирическое допущение, позволяющее в «Тревоге» изобличить психологию обывательской стадности, опасный механизм развязывания «охоты на ведьм»; в «Белых кроликах», «Замке на курьих ножках» объектом уничтожающего сарказма служат современные модификации ханжества и т. п. Писатель всегда идет от мысли — язвительной, насмешливой, иронической, выстраивая жесткую конструкцию очередного парадокса. Такой тип творчества требует особой точности при выборе мишени, верного соответствия сатирической метафоры реально существующим жизненным связям и явлениям, подлежащим частичной коррекции или полному критическому преодолению. Короче говоря, создание подобных произведений требует от писателя зоркости глаза, определенности внутренней позиции, четкости того положительного идеала, с высоты и во имя приближения которого только и возможна действенная борьба с негативными сторонами действительности, реального человеческого общежития.

Сознавал ли это тогда молодой автор? В общих чертах, несомненно, сознавал. В его эссеистских выступлениях начала 60-х гг. постоянно звучит мысль о необходимости выработки ясной позитивной программы для молодой словацкой прозы, как раз в это время готовившейся пуститься в бурное плавание на волнах поисковых, экспериментальных тенденций. «Не может воевать тот. — писал Кот в 1961 г., — кому не за что воевать. С моей точки зрения, и нашей молодой прозе недостает позитивной программности: нужно не только отрицание, но и отрицание отрицания». «Многие наши прозаики, — горячо говорил он на следующей дискуссии, — подменяют творчество филателистическим коллекционированием фактов и фактиков… Притягательность современной литературы надо видеть прежде всего в притягательности ее интеллекта». О своем же писательском кредо он однажды выразился так: «У меня нет иных желаний и амбиций, кроме тех, чтобы делать прозу, которая заставляла бы читателя выйти из состояния равнодушия».

Привести здесь несколько высказываний Кота казалось тем более необходимым, что по характеру творчества сам он принадлежит к числу заведомо «программных» авторов. В 60-е гг., в пору своих первых художественных опытов, Кот демонстрировал принципиальную непримиримость не только к бездумному, формальному экспериментированию некоторых своих молодых коллег, но с не меньшим пылом обрушивался и на исторически объяснимую неполноту словацкой литературной традиции. Слишком медленно, по его мнению, национальная литература восполняла в XX веке свои художественные пробелы, «слишком робко пыталась сломать оковы провинциальности». Делая скидку на заостренную полемичность подобных высказываний, следует, однако, признать, что вызывающая нетрадиционность рассказов Кота сама по себе явилась выражением ведущихся в словацкой литературе 60-х гг. активных и разносторонних поисков новых художественных подступов к развивающейся социальной действительности, не всегда поддающейся адекватному воплощению в старых жанрово-стилевых формах.

Но характерно, что та же нетрадиционность, с максималистской последовательностью проводимая в художественной практике, чем дальше, тем больше грозила самому писателю попасть в тупик односторонности. Категорическое настаивание лишь на одном способе отображения жизни, лишь на одной, достаточно ограниченной сумме художественных приемов как бы заранее обрекало Кота на самоповторение, подталкивало к претенциозности стиля, заводило в лабиринт оторванной от жизни, абстрактной, вымученной фантастики.