Йозеф Кот - День рождения

Случаи художественного «самосожжения», самоподчинения таланта, а затем и поглощения его принятыми на веру теми или иными концепциями отнюдь не редкость в литературе. О подобной опасности, подстерегавшей и Йозефа Кота, своевременно сигнализировали наиболее проницательные рецензенты уже в связи с отдельными рассказами из сборника «Вознесение центрального нападающего». Тяга к рассудочному конструированию грозила выродиться в антихудожественную схему, а саркастическая ирония, не согретая теплом авторского сопереживания, в холодноватую, «отстраненную» насмешку над нелегким, но все-таки не безнадежным уделом человека в XX веке. Перефразируя словацкого критика П. Штевчека, Кот — «сам себе теоретик» — мог стать и «сам себе палачом».

Рациональная обоснованность такого рода предостережений вряд ли осталась не замеченной писателем, который, кстати говоря, будучи филологом по образованию, и сам не гнушался критического ремесла. Так или иначе, но в следующем сборнике его рассказов, «Весенний кросс», наряду с произведениями, «непримиримо» продолжающими до логического конца и, по существу, исчерпывающими художественную продуктивность абстрактного «моделирования» жизни («Море», «Отлет птиц» и др.), появились рассказы несколько иного плана. В них уже нет однозначности саркастического осуждения. Окрашенные грустным юмором, они проникнуты искренней болью за человека, вынужденного еще довольно часто сталкиваться с душевной глухотой окружающих («Небывалое счастье Роберта Кушнера»), с бессознательной, «наивной» жестокостью («Весенний кросс»), с элементарным нахрапистым хамством («Голуби»)… Характерно, что заголовок одного из таких рассказов автор использовал для всего сборника, подчеркнув тем самым неслучайность явно намечающегося сдвига в его творчестве.

Пятилетний промежуток, отделяющий эту книжку от повести «Лихорадка» (1973), стал важным этапом в окончательном идейно-эстетическом самоутверждении писателя. Это было время острейшего общественно-политического кризиса 1968—1969 гг. и постепенной консолидации социализма в Чехословакии на здоровых, очищенных от ревизионистских наслоений основах. Годы проверки на прочность взглядов и репутаций, идеалов и ценностей, кажущегося и сущего. Сама жизнь как бы «смоделировала» за писателя ситуацию, граничащую в своих крайних проявлениях с огульным, абсурдным отказом от социалистических завоеваний народа и коммунистической партии, от того, что для некоторых составляло как будто стержень характера, а на деле оказалось лишь бессодержательной оболочкой. Трудной, а в данных условиях и болезненной проблеме гражданственного выбора как раз и посвящена повесть Кота. Название «Лихорадка» расшифровывается автором сразу же путем проведения своеобразной литературной параллели с «Дневником чумного года» Даниэля Дефо. Цитату из этого произведения в духе своей приверженности к рациональной метафорике Кот предпослал в качестве эпиграфа к повести. «Лихорадка» — это тоже своего рода частный дневник горячечного, напряженно-лихорадочного 1968 года в Чехословакии, скромные, не претендующие на исчерпывающую характеристику событий заметки человека, наблюдавшего за поведением людей в атмосфере реальной опасности если не физического, то нравственного распада личности.

Действие повести происходит в небольшой типографии, где заместителем директора по производственной части работает молодой инженер, в недавнем прошлом сам наборщик, рабфаковец Павол Самель, от лица которого ведется повествование. На исходе 1967 г. здесь возник на первый взгляд типично производственный конфликт, в результате которого, однако, происходит глубокая этическая дифференциация, захватившая весь коллектив. После неожиданной смерти старого директора, при котором все в типографии жили «как одна семья», по этажам начинает разгуливать прихотливый ветер так называемой «чехословацкой весны». Новые веяния проявляют себя прежде всего в лексиконе персонажей, в характерных для этих месяцев словосочетаниях: «новая модель», «программа действий типографии» и т. п. «Семья» оказывается расколотой по крайней мере на два лагеря. В одном из них преимущественно канцелярские служащие, в свое время умевшие ловко подлаживаться под «вкус» прежнего директора, честного и великодушного человека, безраздельно отдававшегося служению общественному долгу. Своим моральным авторитетом этот старый коммунист, участник Словацкого национального восстания, действовал не только на них, но и на вышестоящее начальство в лице перестраховщика Бухалы, на своих заместителей — приспособленцев по натуре — Кошляка и Рауха, до поры до времени рядившихся в строгую тогу борцов за социализм; однако, едва почувствовав в воздухе флюиды ревизионистской «весны», они тут же переметнулись в лагерь «обновителей» и «демократизаторов». Прочие представители этого лагеря очерчены автором одним-двумя штрихами, их пребывание в поле зрения рассказчика мимолетно, но все вместе они составляют ту истеричную толпу, на фоне которой особенно выразительно развенчиваются своекорыстные усилия мнимых «реформаторов».

Если взглянуть на эту повесть в контексте предшествующего творчества Кота, особенно отчетливо проступают качественно новые моменты, свидетельствующие о существенной эволюции творческого метода писателя. Прежде всего здесь меняется сам подход к изображению жизни: глобальное «моделирование» уступает место сатирической типизации. Общественное зло персонифицируется, оно перестает быть анонимным, как бы рассеянным в воздухе, а значит, точнее становится критическая направленность произведения, сильнее и действеннее его разоблачительный пафос. При этом писатель не отказывается от исходных начал, органически присущих его дарованию: изящной иронии, склонности к парадоксу, от острого чутья на все фальшивое, поддельное, но замаскированное под настоящее — в общественной и личной жизни.

Впервые у Кота отрицательным явлениям противопоставлен не только абстрактно позитивный идеал писателя, но и сделана попытка его конкретизации, воплощения в реальные художественные образы. В повести это и старый коммунист — директор типографии, и рабочие наборного цеха, и, наконец, сам рассказчик, Павол Самель, постепенно, путем проб и ошибок, приходящий к осознанию своего места в жизни в конкретных условиях развернувшейся борьбы. Правда, можно, пожалуй, посетовать на то, что не всегда этим образам хватает полнокровной убедительности. В подобной художественной недоговоренности сказалась, вероятно, определенная избирательность предшествовавшего творчества Кота, ориентировавшегося не столько на прямое образное утверждение позитивных ценностей, сколько на сатирическое изобличение негативных явлений. Впрочем, все это отмечается здесь скорее для того, чтобы еще раз подчеркнуть новизну идейно-художественной задачи, в целом успешно решаемой писателем. Было бы несправедливо, однако, требовать от одной книги ответа на все многочисленные вопросы. В своем сравнительно коротком произведении Кот верно воссоздал нервическую, эмоционально взвинченную атмосферу примерно трех — с марта по июнь — месяцев 1968 г., художественно убедительно развенчал лицемерный, своекорыстный облик представителей правых сил, показав всю убогость их притязаний на ответственное руководство страной. Первый смелый зонд Йозефа Кота в эту сложную актуальнейшую проблематику был заслуженно оценен в 1974 г. премией Союза словацких писателей.

Читать дальше