Йозеф Кот - День рождения

— Буду стараться, — пролепетал я, страшно гордый неожиданным предложением.

— Если начнут болтать что — не обращайте внимания, — проговорил он четко и некоторое время неторопливо протирал очки. — Может, кто и позавидует вам, но я в вас верю.

— Что ж, я попробую. — И я протянул ему руку. Мне хотелось поблагодарить его, но я вовремя спохватился, подумав, что уж меньше всего он ждет от меня благодарности и, чего доброго, еще оскорбится.

Потом все пошло своим чередом и настолько естественно, что временами я ругал себя за беспричинные опасения и малодушную скромность. Со своими обязанностями я быстро освоился, а поскольку по натуре был аккуратен и пунктуален, то вскоре стал поистине нервом всего предприятия.

На торжествах по случаю своего пятидесятилетия первый заместитель Виктор Раух предложил мне перейти с ним на «ты». Затем мы стали на «ты» и с Адамом Кошляком, и я пришел к заключению, что как бы там ли говорили, а наша типография — настоящий оазис, где царят неоценимое понимание и взаимоуважение. Правда, после двух-трех совещаний у директора эту уверенность сменило ощущение напряженности — притаенной, порой превозмогаемой, но скрыть которую совсем было нельзя.

Первое открытое столкновение произошло примерно с месяц назад, когда Кошляк вернулся из Вены, где у нас в течение многих лет был заказчик.

— Я провернул потрясающее дельце, — заявил он с победоносным видом и положил на стол пачку «Смарта». — Это может нам дать полмиллиона крон в валюте.

Он бегло обрисовал намерение венского заказчика отпечатать в нашей типографии какой-то рассказ в картинках.

— Исключительный случай, — с ударением повторил Кошляк. — Техника простая, черно-белая печать, дешевая бумага.

— Что это нам даст? — Страка посмотрел на Рауха.

— Перекроем все показатели, — сказал Раух. — Если возьмем заказ, перекроем все показатели и одним махом решим все проблемы. Чистая прибыль. Наконец-то все перестанут ворчать. На этом мы здорово заработаем.

— Что это нам даст? — На этот раз вопрос был обращен ко мне.

— Предложение заманчивое, — неуверенно протянул я. — Но должен предупредить, что при нынешнем положении дел у нас на это не хватит мощностей.

— Не хватит?

— Нам пришлось бы отказать своим, отечественным заказчикам.

— Ну и откажем, — нервно бросил Раух. — Отказать проще простого.

— Совсем не просто. — Директор встал и прошелся вдоль стола. — На это я никогда не соглашусь. Ясно? Никогда.

Лицо его покраснело, руки тряслись. Он не глядя взял с журнального столика сигарету и стал торопливо закуривать, но, сломав подряд две спички, оставил свое намерение и заложил сигарету за ухо.

— Считаю долгом предупредить вас, — сказал Раух, — что этим решением мы поставим под угрозу будущее нашей типографии.

— Замолчите!

Страка тут же взял себя в руки, но тон его стал еще жестче, когда Раух проговорил:

— Хотел бы я знать, как вы объясните коллективу, почему они не получат премии.

— Я уже сказал, чтоб вы заткнулись. Вон!

Он выгнал нас. Через некоторое время ко мне явилась Рената:

— Старик зовет.

Страка сидел неподвижно, словно обессилев, за письменным столом, но первое впечатление оказалось обманчивым: взгляд его был энергичен и метал молнии, предвещая грозу. Я ждал нового взрыва, но Страка спросил меня на удивление мирно:

— У нас в самом деле не хватит мощностей?

— В самом деле.

Я развернул перед ним график, который всегда имел при себе.

— Что ж, спасибо, — негромко произнес он и включил стоящий на столе портативный вентилятор. — Ужасная духота. Дышать печем.

— На дворе мороз, — заметил я. — Всю ночь шел снег.

— Что вы собираетесь делать на рождество?

— Не знаю. Наверное, ничего.

— Вы правы. — Он выключил вентилятор. — На дворе мороз, и батареи совсем не горячие.

— Утром пришлось отключить один котел. Что-то там протекло.

— Я рад, что вы держались как коммунист.

Слова эти показались мне выспренними и неуместными. Мне никогда не приходилось заявлять о своем членстве в партии. Все получалось как бы само собой: студентом я подал заявление, потом раз в месяц ходил на собрания, платил взносы, выполнял поручения. Как-то я не находил связи с тем, что произошло.

— Они тоже коммунисты, — сказал я.

— В том-то и дело.

Мы оба замолчали. Молчание наше, казалось, длилось вечность и становилось уже тягостным. Выручила нас Рената:

— Пришел Бу́хала.

— Кто?

— Бухала.

— А, Бухала. Товарищ Бухала.

Бухала был наш куратор в главном управлении; с незапамятных времен типография находилась в его ведении. Бухала всегда являлся аккуратный, прилизанный, в белой сорочке с крупными запонками, в лаковых туфлях.

Я поднялся:

— Не буду мешать.

— Совсем забыл, что он должен сегодня прийти.

— Коньяк, как всегда? — уточнила Рената.

— Как хотите.

Мы вышли вместе с Ренатой, а мимо нас с небольшим портфельчиком проплыл в кабинет Бухала. Уже войдя в кабинет, он обернулся и подал мне руку:

— Веселого рождества! Это на случай, если мы с вами не увидимся до праздников.

— Вам тоже, — машинально пробормотал я.

Бухала закрыл за собой дверь.

— Да уж не больно-то много счастья вы нам пожелаете, — колко заметила Рената и включила плитку.

— Это как понимать — я такой злой?

— Может, просто глупый.

— Благодарю за комплимент.

Рената всегда позволяла себе немного больше, чем ей было положено по штату, но с этим все свыклись. Нас устраивала ее бесцеремонность, а если она вдруг вела себя иначе, мы настораживались, что-то было не в порядке: Рената не выспалась, безнадежно влюбилась, или у нее разболелся зуб.

— Завтра поумнею, — пробурчал я и вышел из секретарской. В коридоре у окна я увидел новогоднюю елочку, занявшую место фикусов, которые были задвинуты в нишу за дверью. Елку украшали серебряные гирлянды.

Ничего не поделаешь, вот и рождество. В преддверии праздников типографию захлестывала волна сентиментальности. Адам Кошляк наряжался Дедом Морозом и всячески подчеркивал, что его жизненное предназначение — раздавать подарки и донимать детей сведениями, почерпнутыми из «Малого атласа мира». «Ну-ка, дети, догадайтесь, откуда я к вам прибыл? Откуда? Ну, ну?!» Молчание. «Я прибыл издалека. Из дальних-предальних стран». И заворкует голосом вокзального громкоговорителя: «Дальние страны, города. Аромат снега, когда на улице идет дождь. Аромат льда, когда на улицах по колено грязи. Мир тесен. Сегодня я тут, завтра там, куда меня занесут мои волшебные сани… Милая Рената, вы не хотели бы стать моей Снегурочкой?» Так он спрашивал ее в прошлом году, поднявшись в секретарскую уже в ватной бороде. Внизу, в столовой, его дожидались напомаженные нарядные ребятишки сотрудников. Рената, все утро принимавшая поздравления, была в довольно-таки веселом настроении и не раздумывая отвесила ему затрещину. Борода съехала набок, но Кошляк, гордый и благородный, не дрогнув, принял удар и даже не попытался привести свой вид в порядок. «Ах, что у нас за коллектив, — прокомментировал событие Виктор Раух. — Ах, какой у нас замечательный коллектив. Просто одна семья. Одна семья». Рената горячо целовала всех подряд. Когда из дверей кабинета вышел шеф, Рената и к нему бросилась с распростертыми объятиями.