Георгий Караславов - Повести

После освобождения Болгарии оба соседа и побратима стали самыми убежденными русофилами в селе. Оба вступили в партию консерваторов, потому что эта партия считала, что залог благополучия нового болгарского государства в его дружбе с Россией. Они ненавидели всех, кто не разделял их убеждений. Любовь и преклонение перед Россией они завещали и своим детям.

Побратимы ругали либералов, врагов России. Уверенные в своей правоте, они, споря с либералами, смело нападали на них, отражали их атаки. Случалось, когда споры затягивались и все уже валились с ног от усталости и голода, один из побратимов оставался «на поле боя», а другой шел домой отдохнуть и подкрепиться, потом возвращался и сменял друга. Иногда, особенно накануне выборов, споры заканчивались дракой — противники пускали в ход кулаки, колошматили друг друга чем попало. Старый Лоев помнил, как однажды в день выборов к ним домой примчался один из односельчан, дрожащий, как осиновый лист, и бледный, как полотно. «Твоего отца убили!» — задыхаясь, крикнул он. «Что?! — взревел Лоев. — Кто убил? Где?» — «Возле школы… Сам видел, как ему руку оторвали!» Лоев схватил нож и бросился к школе. По дороге он встретил отца. Потный, красный, взлохмаченный, с окровавленным лбом, тот шел с видом победителя в окружении своих приятелей. Его пиджак был разодран. В драке с либералами кто-то схватил его за рукав и оторвал его. В суматохе крестьянину показалось, что старшему Лоеву оторвали руку.

Много лет уже обе семьи жили в согласии, ходили друг к другу в гости. Гашковы помогали Лоевым, когда тем приходилось туго, давали им то пшеницы, то муки, то денег. А Лоевы отплачивали им работой в поле или на гумне. Конечно, и теперь, в это проклятое время, Добри Гашков не откажет им. Старый Лоев встал, расправил плечи, посмотрел в окно.

— Какой туман! — с досадой сказал он. — До вечера не рассеется.

— Мало того, что по ночам тыкаемся в темноте, как слепые котята, так и днем не лучше, — с готовностью подхватила жена.

— С весны керосина не давали, — вспомнил Лоев.

— А если и давали, то сколько! Фитиля не намочишь.

— Ничего, придет время, мы им вернем, да сторицей! — пригрозил Лоев.

— Да только они живут себе в свое удовольствие, а вы лишь грозитесь! — укоризненно заметила жена.

Лоев нахмурился, хотел обругать ее, но только пробормотал что-то и направился к выходу.

В это время в дом вошла их младшая дочь. Она дрожала от холода и куталась в черную шерстяную шаль. Ее молодое красивое лицо казалось вставленным в темную рамку.

— Как там, Тина? — спросила мать, внимательно глядя на девушку.

— Все кончили, — ответила дочь. — Получилось очень хорошо. — Повернувшись к отцу, она попросила: — Пошел бы взглянуть.

— Сейчас, — кивнул он и шагнул к двери. — Посмотрю, что они там сделали, и пойду к Добри, — бросил он жене с порога.

Выйдя во двор, старый Лоев на минуту остановился, огляделся и зашагал к гумну. В тумане тенями бродили куры, мимо пробежала собака. Фруктовые деревья, темнеющие за колодцем, казались далекими и призрачными.

Во время молотьбы Лоевы зарыли в мякину два мешка с пшеницей. Но так как мешки были спрятаны не очень глубоко, а в село все чаще наведывались реквизиционные комиссии, Лоевы боялись, что их могут обнаружить. Староста, рьяный германофил, приказал своим людям присматривать за Лоевыми и Гашковыми. Он давно задался целью поймать их на чем-нибудь и передать военно-полевому суду, но у него ничего не выходило. Это злило его, он ругал полицейских, своих подчиненных, и грозился сам нагрянуть с обыском к своим политическим противникам. И чем строже становились распоряжения о сборе продовольствия, тем злее и нетерпеливее становился староста. «Обшаривайте каждый угол! — кричал он с ожесточением. — Для чего вам железные вилы даны!» Прежде комиссии по реквизиции проходили по дворам только для отвода глаз и довольствовались жареными яйцами и вареными курами, которыми предусмотрительные хозяева пытались задобрить их. Но с этой осени обыски производились непреклонными запасниками под предводительством сурового усача фельдфебеля. Они ворошили солому в овинах длинными железными прутьями, тщательно выискивали замаскированные погреба в сараях, под навесами и под другими постройками. Искали зерно, припасенное на тяжелые зимние и весенние дни. При виде их у старой Лоевихи каждый раз от страха подкашивались ноги, она старалась напустить на себя беззаботный вид, быть любезной. Но это ей плохо удавалось.

За последние два дня невестки Лоевых и Тинка выкопали в маленьком летнем хлеву глубокую яму и поставили в нее большую старую корзину. Снаружи корзину обложили соломой, а изнутри обмазали глиной вперемешку с навозом. Старый Лоев велел обмазать корзину еще неделю назад, чтобы она успела высохнуть. Сейчас он шел посмотреть, все ли сделано как полагается.

Еще летом 1913 года [2] Во время второй Балканской войны. , напуганные возможностью турецкого нашествия, люди зарывали в землю свой скарб, делая надежные тайники, где вещи были предохранены от сырости и гнили. А в эту войну они так понаторели в этом искусстве, что припрятанная пшеница сохранялась до самой весны, кукуруза проветривалась и не прорастала, а мука не плесневела, и в ней не заводились мучные червячки. И чем строже и придирчивее делались либералы, тем изобретательней становились крестьяне…

Лоев склонился над корзиной, опытным глазом определил глубину, потрогал ее и одобрительно кивнул. Он остался доволен своими невестками, чинно ожидавшими дальнейших распоряжений строгого, скупого на похвалы свекра. «Пусть ищут, собаки!» — подумал он про себя. Он знал, что зерно отправляют в Германию. А Германия воюет с Россией. Стало быть, кормя Германию, Болгария воюет со своими освободителями не только в Добрудже и Румынии, но и на всем Восточном фронте. «До чего довели нас эти подлецы! — негодовал Лоев. — Позор! Народ и солдаты голодают. А сколько молодежи гибнет! И ради чего?»

Лоев и без комиссий еле сводил концы с концами, с трудом кормил свою многочисленную семью. Ему и горсть зерна была дорога. А налоги становились все непосильнее. Лоев арендовал ежегодно две-три полоски у Гашковых, они были для него немалым подспорьем. Сколько там у него своей земли? Разве она всех прокормит? Гашков давал ему землю почти бесплатно, и Лоев был благодарен ему за это. «Эта зима будет самой тяжелой из всех, — думал он. — Хоть бы не ударили морозы…»

Погруженный в свои нерадостные мысли, он не заметил, как подошел к дому Гашковых. Толкнув ногой калитку, вошел во двор. По обе стороны от калитки тянулся забор из ржавой металлической сетки. От этого забора до противоположной улицы простирался сад Гашковых. Добри считался опытным садоводом, с ранней весны до поздней осени он возился в саду, все что-то копал, подрезал, подвязывал. Для него это было важным и тонким делом, и он с удовольствием прислушивался к похвалам своему саду.