Таисия Пьянкова - Я – дочь врага народа

Весь страх, всё недовольство повторились на её лице, что и отразилось в глазах Катерины.

Мария отступила от калитки, пропустила мимо себя несущих на руках непонятную для неё ношу, под чёрным платком которой таилось белое лицо. Прошли мимо и остальные селянки. И только потом она оказалась за распахнутой калиткой. Там она придержалась – послушать разговор баб, что столпились во дворе.

Вынужденные молчать всею печальной дорогой, теперь они вольны были подыскать причину небывалому в деревне случаю.

– Ой, бабыньки! – ударилась только что не в причет сухая, как летошняя полынь, сороковка. – Я ж с самого ранья кумекала: какого рожна Васёна за рекой потеряла?

– А меня холера на ферму сносила посмотреть, – вступила в разговор глазастая молодайка. – Думала, что в березняк Васёна подалась: может, каку сутёлку унесло в колок телиться?

Курносая ж безбровка вздохнула, заругалась на себя:

– Чёртова золотуха! Я ж задницу развесила – нашла время куфайку чинить! А ведь мелькнула думка, опосля Васёнина прощанья-то…

Чему глазастая подвела итог:

– Всем нам далеко до Катерины Ниловны…

Сказала и пошла со двора. Однако на выходе остановилась, уставилась Марии прямо в лицо, но обратилась ко всем остальным:

– Ну и утро нынче выдалось! Видно, лихая душа в Казанихе нашей объявилась…

Одна за другой женщины стали покидать двор. Мария же, словно правя над ними караул, стояла не двигаясь. Она боялась – не задержится ли перед нею какая очередная женщина, не прикажет ли её прямиком: «Докладывай-ка, милая! Что же всё-таки вечор случилось на дороге?!»

Но больше никто перед нею не остановился…

Злополучным волчьим вечером, уже в доме Афанасьевых, за ужином Мария сидела-досадовала, что на неё почти не обращают внимания. Она коротко впивалась интересом то в лицо мужа, то в лицо хозяйки, пока не наткнулась на глаза племянницы. И тут она поняла, что ни селян, ни Мицая не стоит ей так-то уж сильно опасаться, если будет молчать Нюшка. Потому она не замедлила подняться из-за стола и увести племянницу в комнату – время, дескать, ребёнку укладываться спать.

И сама она в кухню больше не вернулась.

Что ж её так обескуражило? А то, что, встретившись глазами с девочкой, Мария вспомнила давно виденную ею репродукцию картины «Сикстинская Мадонна». Тогда она порадовалась, найдя себя красивее изображённой. Относительно же Младенца подумала: надо же как вылупился!

За ужином в глазах Нюшки Мария открыла внимание, подобное взгляду того Младенца, и поняла, что эта «козявка» подохнет, а душой не покривит. Не без причины, видимо, бабушка Лиза иной раз повторяла, удивляясь внучке:

– О, глянула – рублём подарила!

Оставшись в кухне вдвоём, Сергей с хозяйкою продолжали рассуждать о глубине нынешних снегов, о заботах скорого отёла, о фронтовых делах…

Мария уложила Нюшку на сундуке, сама же нераздетая улеглась на постель поверх одеяла.

Через приоткрытую дверь слушала она кухонную беседу, ожидая: пойдёт ли, не пойдёт разговор о делах детского дома…

Лежала она раскинутой по кровати, чтобы не оставалось свободного места для мужа. Надеялась – придёт, разденет, подвинет… Да так и уснула.

Проснулась в темноте, часа через два. Обнаружила, что никто её не потеснил, не раздел… Видно, ушло то время, когда Сергей возился с нею, как с малым ребёнком. Это ослабило её дух, равно тому, если бы вдруг в зеркале чужих глаз не разглядела бы она своего отражения.

– Интересно! – прошептала Мария, найдя в Катерине даже вполне подходящую для блуда женщину. – Оч-чень интересно! – постаралась она утвердить себя в своих мыслях и потому прислушаться. Но не получилось ничего понять.

Как назло, прямо под окном разбрехалась чья-то собачонка. Оттого избяная тишина сделалась для Марии ещё подозрительней. Она подождала, когда собака угомонится, но тварь упорствовала. Тогда Мария решила, что под шумок куда проще подобраться к хозяйкиной кровати, которая таилась в кухне за ситцевым пологом.

Блудливой кошкою перешагнула она порог, нашёптывая:

– Сщас, бабка, будет тебе наука – не ложись подо внука!

Шевеля губами, Мария, под собачий визгливый брёх, отвернула край ситцевого полога и услышала несонный вопрос хозяйки:

– Заблудилась? В запечье, под лежанкою, поганое ведёрко поставлено…

Когда Мария вернулась в комнату, сообразила, что Сергей спит тут же, на диване. Да и спит ли? Уж больно тягостная тишина стоит в комнате… Потому она разделась шумно, кинулась в постель и выпалила со злостью:

– Ну и чёрт с тобой!

Отвернулась к стене и разом уснула. И сразу же упала на неё с неба широкоротая тень волка. Мария дрогнула, услыхала всё тот же собачий лай, опять уснула. И вновь кинулась на неё звериная злоба…

И так несколько раз кряду. Лишь за полночь удалось ей выскользнуть из этой дикой бессонницы.

Такое было вчера. А сегодня Мария стояла у ворот никому не нужная. Не понимая толком, что кругом происходит. Бабы расходиться не спешили. Чуток отдаляясь от афанасьевского двора, кучковались на дороге, продолжая толковать…

Мария тоже вышла на дорогу. Направилась было в школу или ещё куда… Но оглянулась, увидела в кухонном окне оставленную дома Нюшку.

«Следит! – подумала. – Ждёт, когда уйду. Бабы, конечно, приголубят. Это они умеют… Всё выведают…»

Тревожась, она повернула обратно.

«Мне что её теперь? – на ходу подосадовала она. – За собой на поводке водить?!»

Когда Мария вернулась в дом, Нюшки в кухне уже не оказалось. Она заглянула под кровать, посмотрела на печи… В комнату заглянула не сразу. Сперва подслушала, что там говорят о каком-то письме с фронта, о заречье, о Васёниной попытке сотворить над собою беду…

Слишком мало пробыла Мария в деревне, чтобы хоть что-то из того разговора понять. Тем недовольная, она вспомнила, зачем вернулась, приоткрыла одну створку двери и опять забыла это самое «зачем».

На диване лежала уже ясная для Марии Васёна, тело которой растирала сама хозяйка. Прелесть здоровой наготы поразила Марию. Белая кожа под крепкими руками Катерины уже розовела. Без этого могло бы показаться, что на диван уложено мраморное изваяние великого мастера. А ещё в беспамятной красавице проявлялась жизнь рыжим огнём волос…

Марии с детства досталась радость играть своими чёрными, редкого блеска, да ещё и волнистыми волосами. А тут опалил её душу ливень живого пламени. Мария сравнила себя с лежащей, и её обдало жаром: кто краше?!

– Господи! Пусть помрёт! – невольно прошептала она и струсила: не слишком ли громко?

Но услыхала её опять же только Нюшка, которая, всё ещё облачённая в ночную рубашку, выглянула на её шёпот из-за другой половинки двухстворчатой двери.