Таисия Пьянкова - Я – дочь врага народа

У лопухов она отбрасывает в сторону палку, велит:

– Буди подружку-то. Айда ко мне.

– Она крепко спит. Не добудишься.

– Давай, што ля, на руках понясу.

Но Полина не спит. Она сидит у заплота и тихо плачет и говорит:

– Я тоже умею драться.

И все хохочут.

В доме пахнет мятой и полынью. На шестке, в чугунке, прикрытом сковородкою, горячие угли. От них в руке хозяйки вспыхивает лучина. От лучины – каганец.

Электричества в селе нет. На печном выступе лежит несколько коробков спичек. Но их, видно, экономят.

Хлеб, вареная картошка, молоко. Чего ещё?!

Потом овчинный тулуп по полу. Цветастые подушки – из каждой можно сделать перину. Поверх – лоскутное одеяло…

– Продрогли на росе, – приговаривает хозяйка. – Спитя ложитесь. И я туда же. А то рано вставать. Меня зовут Калиновной, – сообщает она уже в темноту. А Лиза вдруг вспоминает, что пацанов-то было двое! Один, видать, сразу смылся.

– Вот зараза! – шепчет она и засыпает.

Утром Лиза просыпается оттого, что Калиновна под лай собаки шумит во дворе:

– Ты пошто, сучонка, дятей одноих по тайге отправила?! А ну, иди отселева! Куды прёшь?! Не дам девок будить! Пущай отоспятся.

– Столько времени меня машина ждать не станет, – слышит Лиза голос сопровождающей.

– Пождёт, не лопнет! Как в любовь играться – время есть! А тут приспичило… Пущай не ждёт. Ты и пёхом до Кыштовки отлупишь. Не барыня. Пошла, говорю, отселева! Щас кобеля спушшу!..

Лиза потягивается под тулупом и улыбается.

Кастелянша – особа томная, причёска – белокурой волною. Но почему-то с именем Зухра Каримовна. Она выдаёт девочкам по платью и трусам – всё ношеное. Велит переодеться. Заодно со снятой одеждой забирает у Лизы ботинки. Говорит, что так они лучше сохранятся. Выдаёт постельное бельё. Разводит новеньких по палатам: Полину – ко младшим девочкам, Лизу – к старшим.

В спальне десять кроватей. И опять круглая печь. И ночное ведёрко в уголке у двери. И прикроватные тумбочки – одна на двоих…

Кажется, что этот казарменный быт следует за Лизою из детдома в детдом.

Зухра Каримовна определяет ей место и удаляется на звонких каблучках. Лиза остаётся заправлять постель.

В тумбочку ей положить нечего. Ни зубной щетки, ни носового платка. Полотенце же следует вешать на спинку кровати – в изголовье. В это время кто-то входит в палату и за спиною Лизы говорит:

– В спальне положено находиться только во время сна. В постель ничего не прятать. Под кровать ничего не ставить. Отбой в десять часов, подъём – в семь. Баня – по субботам. На поверку не опаздывать! Меня зовут Клавдия Семёновна Гурьева. Я – подменный воспитатель! У вас – Мажаров Александр Григорьевич. Он болеет. А теперь освободи спальню!

Лиза выслушивает воспитательницу молча, не оборачиваясь. А потом видит у порога конопатую рыжую деваху – розовый нос пипкою, глаза – жёлтенькие пуговки. Губы оладьями.

Лиза проходит мимо. Ей очень хочется ущипнуть деваху за ляжку потому, что нельзя быть такою некрасивой. Но тут же она вспоминает горбатого Игоря Васильевича и заменяет лихое суждение верным: нельзя быть такой злою.

– И я – злая, – уже в коридоре шепчет Лиза. – Дяниску вон как отбуздыкала, – тихо пользуется она произношением Калиновны. – И ляпёху ету рыжую сразу невзлюбила. За что?

Продолжая рассуждать, она вспоминает Лидию Кронидовну – директора своего первого детдома. Та как-то сказала, что у Лизы вся порода такая…

– Какая? – спрашивает себя Лиза и слышит ответный вопрос:

– Глухая, что ли?

Лиза видит, что стоит у открытого окна. Корпус детдома построен буквой «п». Перед окном – внутренний дворик. Он пуст. Лишь светленькая девочка у подоконника. Она тихо говорит:

– Сёдни ночью пацаны собираются тебе тёмную играть.

Лиза знает, что тёмная – это когда со спины на жертву набрасывается матрасовка или одеяло, чтобы избиваемый не видел своих палачей…

На вечерней поверке Клавдия Семёновна выкликает:

– Толя Аверик!

Толя делает шаг вперёд и зычно отвечает:

– Я!

– Боря Астахов!

– Я!

– Лиза Быстрикова!

Лиза порядок знает.

– Я!

– Ещё шаг вперёд! – приказывает воспитательница. – И погромче. Пусть ребята с тобою познакомятся.

Лиза шагает, оборачивается к строю, орёт что есть мочи:

– Я-а-а!

Становится очень тихо, и она говорит дальше, почти спокойно:

– Я – Быстрикова Елизавета Леонидовна. А кто собирается меня сегодня побить – выходи!

Никто не выходит, а воспитательница раздражённо велит:

– Встань в строй!

– Есть! – отвечает Лиза и занимает своё место.

– Коля Волков! – продолжается перекличка.

– Я!

– Денис Дроздов! Где Денис? Дежурный, отвечай!

– Болеет.

– Хорошо. Проверю! Нина Дроздова!

– Я!

– Павел Дроздов!

– Я!

– Боря Зевакин!..

И так до Югрина.

Потом – гимн! Потом – горн. И отбой.

Место Лизы в спальне оказалось рядышком с Машей Сушенковой, тою девочкой, что предупредила её о темной. Теперь Маша лежит в постели и шепчет:

– Их трое – Дроздовых. Нинка – в другой спальне. Она мочится. А потом меняет матрас у кого захочет. Если не дашь, то Пашка с Денисом отлупят.

Она замолкает – идёт обход.

В спальню входит сам директор, Клавдия Семёновна и сторож. Оказывается, что делать обход по одному они боятся: тёмную пацаны могут сыграть не только сверстникам. Некоторым из них близко к четырнадцати, но почти все – двоечники. У всех по три-четыре класса. Однако директор перед ними заискивает.

Директора хотя и зовут Бульдогом, но кличке соответствует лишь его физиономия. Иначе бы его звали Шариком, поскольку он чёрен, мал ростом и пузат.

После обхода корпус запирается изнутри. Директор идёт отдыхать домой – в казённый особняк, построенный тут же, на территории детдома… Сторож следует к воротам, где поставлена тёплая будка. Дежурный же воспитатель затворяется в кабинете директора и делает вид, что не слышит того, что происходит после отбоя между ребятами.

Так поступает и Клавдия Семёновна.

А сумерки сгущаются.

Кто-то из девочек идёт за дверь, но тут же возвращается и кричит:

– Атас!

Одеяла летят прочь. Откуда-то появляется палка. Она накладывается поперёк дверных косяков. Загодя приготовленной верёвкой, за ручку, дверные створки притягиваются к палке. Только продушина, на месте бывшего нутряного замка, остаётся зиять наружу.

А пацаны уже беснуются за дверью. Они матерятся и грозят в дырку:

– Катька, с-сучка, лучше отвори!

– Сонька! Лучше открой!

Чтобы заглушить угрозы, девочки начинают петь. Поют враздёр: