Эми Тан - Долина забвения

У меня не было выбора. Мне придется украсть у него то, что принадлежит мне. Когда я рассказала Волшебной Горлянке о своем плане, она отметила в нем недостатки.

— Ты не сможешь дойти до моста, чтобы тебя кто-нибудь не заметил. Тебя любой дурак узнает. И даже если ты доберешься до восточной дороги, тебя может догнать на повозке Вековечный, схватить за волосы и притащить назад. Нам нужно придумать что-нибудь другое.

Я придумала с десяток хитроумных планов и размышляла над вставшими передо мной проблемами. Что хуже: работать в Шанхае в опиумном борделе или жить на краю света в качестве наложницы Вековечного? Ответ оставался тем же: я лучше умру в Шанхае.

А вот Лазурь была рада жить и умереть в Лунном Пруду. Она уже готовилась к тому, чтобы занять достойное место на небесах, хоть ее смерть и не была такой близкой, как надеялся Вековечный. Будучи матерью единственного сына Вековечного, она после смерти удостоится ежедневных подношений и почестей: фруктов, чая, воскурения благовоний и обязательных поклонов от всех нас. У нее уже были подготовлены мемориальные таблички для нее самой и Вековечного, выполненные из лучшего камфорного дерева. У предков Вековечного их не было — род их был опозорен, и они были недостойны того, чтобы им поклонялись. Так что ей пришлось принести наследие своей семьи — свитки, таблички, рукописи, фамильные портреты, — чтобы ее маленький сын мог проводить ритуалы.

Я осторожно спросила у Лазури, почему у них нет мемориальных табличек предков Вековечного. Она ответила, что они сгорели в огне, но не уточнила, в каком именно. Затем я спросила, сделают ли они новые.

— Когда появятся деньги на камфорное дерево, — ответила она. — Если бы нам не пришлось кормить еще два лишних рта, мы бы сделали их раньше.

Даже если бы я не прочла рукопись Вековечного о «Великом бесчестье», я бы и так обо всем узнала. Это был секрет, о котором часто говорили, слухи ходили и между слугами, что-то нам рассказала Помело, а что-то можно было понять из полуправды, которой кормил меня Вековечный, пока я не сказала ему, что все знаю. У меня целую неделю была изжога от злости на саму себя за то, что я погналась за разрушенной репутацией семьи ученых, которая завела меня в этот гноящийся пруд.

Дважды в день, утром и вечером, нам приходилось ходить в семейный храм, который восстанавливала Лазурь, становиться коленями на каменный пол и шепотом воздавать почести ее предкам. Мне никогда раньше не приходилось участвовать в таких ритуалах. Мать считала их обычными суевериями. Эдвард вообще не интересовался обычаем почитания предков. Я знала нескольких куртизанок, которые кланялись и молились у себя в комнатах. Но большинство девочек не помнили, из каких семей их выкрали, чтобы отдать в цветочный дом. Ни один предок не желал бы, чтобы за него молилась обреченная гореть в аду куртизанка.

Наступил дождливый сезон. Вода капала на наши головы через дырявую крышу храма и гасила курящиеся благовония. Я думала, что Лазурь поступает глупо — тратит деньги на убранство храма, вместо того чтобы сначала починить крышу. В один из дней, когда по моему лицу струилась дождевая вода, я решила показать Вековечному, что мои идеи тоже могут быть полезны.

Той ночью, после того как Вековечный удовлетворился постельными утехами, я стала хвалить привязанность Лазури к предкам ее семьи. Я восхищенно описала все детали храма: колонны, алтарный стол, возвышение для Будды. Как умно было с ее стороны изготовить для мужа мемориальную табличку из дорогого камфорного дерева!

Я сказала:

— Более дешевое дерево привлекло бы насекомых, а нет ничего хуже, когда они объедают имя с памятной таблички. Но камфорное дерево будет их отпугивать.

Затем я рассказала случайно подслушанную утром историю:

— Возле моего окна разговаривали крестьяне, обсуждая протекающую крышу их соседа. Все знали, что его жена несколько лет упрашивала мужа починить крышу. В этом году он отшутился, говоря, что потоки дождя удобно использовать для готовки и стирки. Так чего же она жалуется? Но несколько дней назад, как они рассказали, крыша их обвалилась, безнадежно испортив запасы продуктов, которые они хранили под потолком. Крысы растащили мясо, куры склевали кукурузу, а свиньи, опьянев от разлитого рисового вина, разбежались по деревне и свалились в реку. Хуже всего то, что при обрушении крыши крестьянину сломало ногу и руку, и он теперь не сможет обрабатывать свои поля. Его родители, жена и дети просили помощи у соседей, но крестьянин со всеми рассорился, и в итоге семья оказалась обреченной на голодную смерть.

— От их истории меня охватила тревога, — сказала я ему. — У нас в доме достаточно поднять взгляд — и увидишь так много дыр в крыше, как звезд в созвездии Павлина. Несколько дождевых капель, упавших на голову, — это не беда. Но что если крыша обрушится и погребет под собой то, что с таким трудом восстановила Лазурь? Из-за промасленного камфорного дерева все займется пламенем, и дом сгорит вместе с твоими стихами.

На последних словах он встрепенулся. Я еще хотела добавить, что при обрушении крыши может погибнуть Лазурь, но сдержалась, подумав, что как раз на это он может только надеяться.

— По моему мнению, — сказала я наконец, — крышу нужно починить как можно быстрее.

Он широко улыбнулся:

— Для городской девушки ты так быстро учишься!

Я почувствовала гордость — как в те времена, когда была куртизанкой и могла отбить покровителя у конкурентки.

— Я хочу приносить пользу, — заметила я. — Пусть я всего лишь и третья жена.

Теперь, когда я упоминала о своем низком положении третьей жены, он больше не извинялся за то, что обманул меня, а я больше не жаловалась — по крайней мере, вслух. Жалобами я только вызову его раздражение, которое он выкажет перед другими женами, чтобы меня пристыдить. Но мне не было стыдно. И меня не волновало, что подумают другие. Хотя в своем раздражении он может сказать Лазури, чтобы та сделала мою жизнь еще менее комфортной. Тогда вместо еды нам будут подавать холодные объедки, а прачка станет возвращать нашу одежду с теми же пятнами.

— Уже много лет крыша вызывает у нас беспокойство, — продолжил Вековечный. — В прошлом году Помело тоже предлагала ее починить. Мне казалось, что это хорошая идея, пока Лазурь не заметила, что ее предки довольны тем, что она восстанавливает храм, поэтому защитят и от катастрофы, и от преждевременной смерти. Так что крыша не обвалится, пока Лазурь занимается храмом.

Он верил в доводы безумной женщины, которая одной ногой стояла в могиле. Я задумалась, не хотел ли Вековечный настроить меня против Помело, сказав, что она предлагала то же самое? В конце концов, она тоже была куртизанкой и умела пользоваться незаметными намеками и уловками как оружием. Она уже говорила мне, что если я не буду знать свое место, она сделает мою жизнь невыносимой. А мое место в этом доме было на самом дне.