Александр Оберемок - Сухая ветка

— Что происходит?

— Господин обер-лейтенант, русские…

— Что — русские?

— Они смеются…

И больше действительно не надо никаких слов — не требуется дальнейшего повествования… Всё сказано. И читатель в эту минуту словно находится там, среди этих солдат, выигравших даже в смерти свой последний бой. И наше ощущение гордости за этот смех, наверное, и есть то, чего нельзя потерять нам, живущим здесь и сейчас.

Поэтому нет сомнений, что эта книга позволяет нам понять что-то очень важное внутри себя, а значит, она стоит прочтения.

Глубоким трагическим лиризмом проникнут «Никогда не написанный рассказ» о судьбе безнадёжно больного человека:

«В ту ночь я очень долго не мог уснуть. Я вспоминал свою жизнь, словно разглядывал альбом с цветными фотографиями. Постепенно я шёл от детства к юности, не забегая вперёд — времени было достаточно. Я открывал все, даже самые дальние ящики своей памяти, вытаскивая и рассматривая их содержимое».

Роль иллюзий, опасность или, напротив, осознанное стремление принять видимость за реальность — эти психологические мотивы выступают здесь на первый план.

Что касается исторического, временнόго контекста, то отличительной особенностью книги «Сухая ветка» является отсутствие в большинстве рассказов привязки к конкретному времени, а иногда и к месту (отсюда и иноязычные антропонимы Штольц, Шульц, Большой Ти), и отсутствие топонимической конкретики, что делает эти произведения актуальными безотносительно к хронотопу. Но в последнем рассказе — «Сухая ветка» — вдруг прорывается глубокая любовь автора к своему исконному месту на земле, к человеку, который живёт на этой земле. Аллегории сменяются пронзительным лироэпическим повествованием, и читающий понимает, что автор кровно связан с жизнью своего народа, с его прошлым и настоящим.

Знакомство с книгой рассказов «Сухая ветка» убеждает нас в том, что эта книга не случайна в судьбе самого автора: она была выстрадана им на собственном личном и писательском опыте и, может быть, отражает скрытую драму жизни всякого творческого человека, остро чувствующего движения собственной и чужой души.

Во многом автобиографические по своим настроениям, эти рассказы о людях, не понятых, одиноких и болезненно переживающих это «одиночество в толпе». В то же время можно сказать, что главным героем рассказов А. Оберемка является сама жизнь, какою её знает, видит, чувствует автор. И именно поэтому ему удалось создать замечательные по выразительности, детализированности и психологической глубине произведения.

Эти рассказы будят и воображение, и мысль читателя, заставляя его ещё раз вглядеться в кантовское звёздное небо и задуматься о нравственном законе внутри себя. И, рекомендуя читателю данную книгу, я хочу процитировать самого автора:

«Главное, оставайся человеком. <���…> И тогда в этой жизни не пропадёшь».

Лана Яснова (Светлана Кошарная),

член Союза российских писателей,

доктор филологических наук, профессор

— Вы — самый молодой из всех писателей, с которыми сотрудничает наше издательство, — медленно и уверенно, словно выдавливая жирным и крупным шрифтом каждую букву, говорил сам Большой Ти, глава и владелец крупнейшего издательства в нашем городе.

У Большого Ти (вторая часть прозвища была сокращением его непроизносимой фамилии, первая же указывала как на его всемогущество в издательском деле, так и на тот объём, который он занимал в пространстве) печатались только маститые писатели. Я же, молодой литератор, едва ступивший на стезю творчества, попал в поле зрения Большого Ти случайно, благодаря частым телефонным звонкам упрямой рыжеволосой девицы, дочери одного из городских финансовых воротил, с которой некогда встречался и которой имел несчастье в порыве страсти и вдохновения прочесть несколько свежих строк.

— Позвольте вас поздравить, молодой человек, — продолжал Большой Ти. — Это, несомненно, большая удача для вас. Я имею в виду то, что на ваше творчество обратило внимание именно наше издательство, — на лице Ти отразилось такое самодовольство, будто бы этим лицом печатались все тиражи издательства. Я представил Большого Ти, щёлкающего челюстями и выплёвывающего очередную книгу.

Явно наслаждаясь производимым эффектом, Большой Ти запел о великой роли издателей в жизни и творчестве всех начинающих писателей и поэтов. Он сравнил продукт союза писателя и издателя с безупречными творениями самого Господа Бога, причём в этом союзе, естественно, писатель довольствовался всего лишь ролью генератора идей, а издатель был тем самым Творцом, до блеска натирающим звёзды.

Я слушал его и кивал, спокойно и вольготно сидя в кресле. Он же, видимо, устав разглагольствовать, произнёс:

— Молодой человек, позвольте предложить вам один небольшой ресторанчик, где вы сможете прекрасно отметить выход вашей первой книги.

И, помедлив, словно чувствуя некоторую неловкость и пытаясь её скрыть, по-отечески похлопал меня по плечу:

— Да, кстати, обязательно прихватите свою книгу с собой. Не пожалеете.

С этими словами Большой Ти протянул мне рекламный буклет одного ресторана.

Через несколько дней я решил воспользоваться советом издателя и пошёл по городу в поисках нужного мне заведения. Прохожие уступали мне дорогу и озирались (действие моей улыбки), я же любил их всех и радовался всему живому.

Не хочу утруждать себя заранее обречённой на провал попыткой объяснить никогда не печатавшимся людям то состояние, которое охватывает начинающего писателя, разродившегося первой книгой, в невыносимых муках исторгнувшего из себя нечто живое, глянцево-офсетное, и тем самым ставшего в бесконечную шеренгу уже проделавших это, уходящую своим началом в неизмеримые глубины пространств и столетий.

Я принимал на себя взгляды проходивших мимо людей, чувствуя в них первые миллиграммы громадного бремени будущей славы. Я стал писателем, моя книга уже издана! Мне казалось, что как минимум весь город уже говорит о случившемся.

Я нёс свой роман, ещё не зная, зачем мне он понадобится в ресторане. Смутные тщеславные мысли об автографах и книге почётных гостей проникали в мою голову из бездн подсознания, и я с помощью своей врождённой скромности безуспешно пытался засунуть их обратно. Вся эта игра напоминала ласки молодого влюблённого, ещё не понимающего, что они, по сути, являются всего лишь жалким подобием того, что принесут ему впоследствии время и куда более искушённые и опытные женщины. Один-ноль в пользу тщеславия.

Наконец я подошёл к ресторану «Переплёт». На двери висела табличка с надписью: «В четверг вход только со своей литературой». «Сегодня вторник», — автоматически отметил я, открывая дверь.