Александр Оберемок - Сухая ветка

Предел желаний почти любого мужчины — вершина власти над любимым существом. Ситуация полностью контролировалась Штольцем, и только сны не поддавались его воле. Расступающиеся стены открывали вид на море, на горизонт в лёгкой туманной дымке, а любимый стул Штольца, неизвестно как вскарабкавшийся на самый пик одинокой скалы, принимал вид (и очень удачно это делал) высокого трона каких-то северных королей. Пошевелиться было невозможно, существовал небывалый риск свалиться вниз, на острые холодные камни, края которых так и не смогла сгладить ледяная арктическая вода. В чистом и свежем воздухе растворялись последние остатки стен и потолка, и однажды ночью Штольцу стало страшно, он вдруг почувствовал себя таким одиноким, маленьким и беззащитным, что даже тихо, как ребёнок, заплакал. Понемногу тревога прошла, ему стало спокойнее. Он знал, что это квартира баюкала и утешала его, пела колыбельную, словно мать.

Ничем нельзя было определить границы всеобъемлющей любви (тот случай, когда об истинных размерах чего-либо можно только догадываться), поэтому она с некоторых пор вмещала в себя даже некое подобие сыновних чувств Штольца. Это привело к неизбежному, однажды проклюнувшемуся и вылупившемуся страху полного слияния возлюбленной с пока ещё абстрактным, но постепенно вызревающим материнским началом. Во всяком случае, Штольц до этого никогда не думал об инцесте. Всё это ставило его в неприятное положение, и в недоумении он терял след ускользающей мысли, такой важной и нужной, способной всё расставить на подобающие места.

И вот одним неприветливым утром к нему пришли. В тишине квартиры резкий звонок раздался иерихонской трубой. Штольц долго не мог понять, что это, а мерзкий звук всё продолжался. Штольц на цыпочках подошёл к дверному глазку.

За дверью стояли двое молодых клерков из банка. Штольц замер. Один из клерков, продолжая давить кнопку звонка, говорил что-то другому, и Штольц никак не мог расслышать, что именно. Лишь в перерыве между громкими трелями он разобрал ответ другого: «Вероятно, так». Постояв ещё пару минут, оба гостя направились к лифту. Когда пасть лифта захлопнулась, Штольц сел у двери на пол и судорожно сжал кулаки. Что же будет? Теперь его точно никогда не оставят в покое, следовательно, нужно срочно что-то предпринимать. Ведь если кто-нибудь войдёт в его квартиру, в его квартиру, то Штольц никогда не сможет простить этого ни Ей, ни себе.

— Как же тогда жить дальше? Что же делать? Что? — Штольц вскочил и заметался между стен — хищный зверь в запертой клетке. Картины, одна ужаснее другой, возникали в его воображении. — А если они позовут кого-то, чтобы взломать мою дверь? — думал он вслух. — А если они действительно откроют её? Насильники, маньяки, убийцы! Да как вы смеете!

Не находя выхода из тупиковой ситуации, Штольц решил забаррикадироваться. Едва он подумал об этом, как снова прозвенел звонок и в дверь сильно постучали.

— Кто там? — спросил Штольц, липкий от ужаса.

— Откройте немедленно, это полиция! — прогремел ответ.

— Зачем?

— Это господин Штольц? Мы хотим удостовериться, что с вами всё в порядке.

— Я не открою… Не имеете права!

— Ломай, — прозвучало за дверью.

— Постойте! Не нужно ломать. Я уже открываю…

Отворив дверь, Штольц в мгновение ока выскочил наружу. Полицейский стоял, широко расставив ноги, напоминая председателя комиссии из сна. Рядом улыбался тщедушный слесарь и оба молодых клерка, с любопытством взирающих на Штольца.

— Почему вы не открывали? — грозно спросил представитель власти.

— Я… боялся.

— Кого?

— Я думал, пришли грабители.

— Позвольте узнать, что за крики и рыдания недавно слышались из вашей квартиры?

— Я… Я болен. Мне было плохо.

— Поэтому вы и не ходите на работу?

— Да.

— Почему у вас такой странный вид?

— Я же сказал вам — я болен.

— Вы не впустите нас к себе?

— Зачем?

— У вас никого нет?

— Никого.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Что ж, — полицейский заметно колебался. — Пошли, — сказал он и нажал кнопку вызова лифта. Вся четвёрка медленно вошла в кабину.

Штольц нырнул в квартиру и сразу же заперся. Сердце бешено колотилось, в висках стучали два молоточка. Он очень гордился собой. Ещё бы! Он спас себя от приступов ревности, а Её от надругательства. Сегодня Она наверняка подарит ему истинное блаженство, ведь он герой, он заслужил!

Едва передвигая ноги, Штольц подошёл к кровати и лёг, представляя себе различные варианты того, как поступил бы, если бы нежданные гости всё же вошли. «Если бы они взломали дверь, то это была бы моя вина, так как я не смог бы за Неё постоять. А если бы они вошли, отодвинув меня силой? Значит, Она разрешила бы им войти в себя». Штольц таким образом перекладывал часть вины на крепкие плечи своей возлюбленной. «Что тогда? Убил бы Её, а потом и себя», — подумал Штольц.

Он очень устал. Тело не повиновалось, словно чужое, поэтому оно отчасти даже смущало его. Вскоре голод и волнения последних дней сделали своё дело — Штольц заснул, да так, что проспал весь день, весь вечер и всю ночь. Он ещё спал, когда около четырёх часов утра щёлкнул замок и в квартиру забрался вор.

Этот вор работал всегда один, заранее высматривая пустующие квартиры. Вот и в этот раз он давно приметил, что в окнах квартиры Штольца уже несколько дней не загорается свет, что давало основания предположить, что хозяин в отъезде. Два-три раза вор приходил днём и прислушивался у двери, но за нею всегда стояла тишина океанских глубин.

Открыв дверь отмычкой и войдя внутрь, он включил фонарь. Штольц, словно дикий зверь, мгновенно почувствовал опасность, вскочил с кровати и включил свет. Вор застыл на месте. Немая сцена длилась несколько секунд. У Штольца расширялись глаза, а у вора дёргалось плечо. В квартиру проник запах озона.

— Т-ты к-т-т-о-о? — бешено прошипел Штольц.

— Вор, — ответил опешивший вор.

Увидев, что оружия у хозяина нет, он добавил:

— Но я ещё ничего не украл. И уже ухожу, — и моментально растворился.

На некоторое время Штольц замер. В глазах появились слёзы, нижняя челюсть задрожала, сердце усиленно давало перебои. Ни на чём не фокусируя взгляд, как боксёр в состоянии нокаута, он оглядел возлюбленную. Она нагло улыбнулась. А затем…

Штольц обезумел, как может обезуметь уже сумасшедший. Он крушил всё, что попадалось под руку, бил посуду, срывал злость и ярость на стульях и столах, а ревность — на шкафах и кровати.

— Ты мне изменила! — кричал он, хватая молоток. — Неблагодарная! — удар по стене. — И с кем? — вдребезги зеркало. — С вором! — пополам стул. — Убью! Убью тебя!

Штольц упал на пол и стал биться о него головой и стучать руками. Клочья пены вылетали из перекошенного рта, руки царапали грудь.